Следующим источником, способным предоставить нам сведения о славянских богинях, является археология. За последние два столетия найден целый ряд изображений славянских божеств, в том числе и женских. Наиболее древней находкой, связываемой со славянами, является четырехгранный идол у с. Иванковцы на левом берегу Днестра, датируемый II–VII вв. Как считает В.И. Довженок, на южной его грани была изображена какая-то богиня. Данная традиция была продолжена Збручским идолом, который изображал уже не просто несколько богов и богинь, а Первобога, олицетворяющего собой всю вселенную. По вертикали Збручский идол разделен на три уровня, символизирующие небо, землю и подземный мир. Для рассматриваемой нами темы важно то, что на двух верхних, небесных гранях этого идола были изображены две богини. Кроме того, в ряде случаев исследователями были найдены и отдельные идолы богинь, которые подробнее будут рассмотрены ниже. Наконец, последней по времени находкой является Тиуновское святилище, обнаруженное в 1985 г. в 3,5 км северо-восточнее д. Тиуновской Тарногского района Вологодской области. Поскольку данный памятник известен гораздо меньше, чем Збручский идол, следует хотя бы вкратце описать его. Святилище представляет собой два крупных камня, на поверхности одного были изображены мужские и женские персонажи. Кроме того, на камень нанесены отдельные надписи, чем он отличается от связанных с языческими божествами других археологических находок. По особенностям начертания букв специалисты датируют надписи XIV–XVI вв. Открывший этот объект и осуществивший его первичную интерпретацию И.Ф. Никитинский однозначно определяет его как языческое святилище, созданное местным населением в связи с переходом от «малого климатического оптимума» к «малому ледниковому периоду», начавшемуся на рубеже XIII–XIV вв. На ухудшение климатических условий жители отреагировали как астрономическими наблюдениями, необходимыми для корректирования сроков хозяйственных работ (на камне имееются три борозды, выполняющие роль визиров для наблюдения за созвездиями), так и магическими действиями по нагреву остывающей Вселенной (сам камень нагревался ритуальными кострами). Если это так, то логично предположить, что изображенные на нем персонажи были божествами, так или иначе связанными с этой вселенной. На связь камня с идеей земного плодородия дополнительно указывают изображенные на нем деревья и колос. Естественно возникает вопрос: кем было создано данное святилище – русскими или финно-угорскими? По моему мнению, Тиуновское святилище представляет собой памятник именно русского язычества, притом, несмотря на достаточно позднее время его создания, отразивший весьма архаический пласт представлений. Если определять, каким именно народом оно было создано, то в первую очередь следует отметить, что надписи на камне были сделаны на древнерусском языке – уже это однозначно указывает на то, что они были сделаны русским либо русифицированным финно-угорским населением. Во-вторых, само название ближайшего к святилищу населенного пункта – деревни Тиуново – образовано от др. – русск. тиунъ «управляющий, казначей князя» (Русская Правда), которое также могло иметь значение «должностное лицо на волоке» (смоленская грамота 1229 г.)18. Очевидно, что название данного населенного пункта, давшее название и самому святилищу, было связано с древнерусской колонизацией данного региона. Поскольку последний раз слово тиунъ встречается в письменных памятниках под 1488 г.19, это название деревни должно было возникнуть достаточно рано. В-третьих, явная связь святилища с земледелием, изображение на нем корабля и лестниц также указывает на хозяйственный уклад скорее русского, а не финно-угорского населения. В-четвертых, сами изображения на камне находят свое объяснение именно в славянском язычестве. Весь комплекс изображений Тиуновского святилища заслуживает отдельного исследования, однако из-за недостатка места здесь мы будем вынуждены ограничиться тезисным изложением интерпретации мужских изображений. Самым крупным изображением на камне является молниеподобная фигура в пышном солнцеобразном головном уборе, держащая в правой руке молот. В пантеоне Владимира аналогов ей нет, однако она полностью соотносится с реконструированным автором этих строк образом Сваруны – архаичного божества, соединяющего признаки громовержща Перуна и бога-кузнеца Сварога, отца бога солнца Дажьбога20. Следует добавить, что со Сварогом наши предки также связывали изготовление первого плуга, что также полностью соответствует земледельческой ориентации святилища. Вторая фигура стоит на олене, держа в правой руке лук и колчан со стрелами. Над фигурой изображена звезда с идущими от нее вниз лучами. Лук указывает на то, что перед нами фигура охотника, которую мы можем соотнести с древнейшим образом прародителя человечества – Небесного охотника, которого наши предки на самой заре своей истории видели в созвездии Ориона. Как было показано в специально посвященном ему исследовании21, данный образ является не только индоевропейским, но и общечеловеческим в прямом смысле этого слова. Белорусам он был известен под именем Боя, называли ли его так создатели Тиуновского святилища, нам неизвестно. То обстоятельство, что фигура охотника стоит на олене, следует соотнести со скифскими оленными камнями, в верхней части которых изображалось три линии, символизировавшие созвездие Ориона, а в средней части олени. Дополнительным подтверждением правильности подобной интерпретации является то, что один из трех визиров Тиуновского святилища был ориентирован именно на созвездие Ориона. Третья мужская фигура на камне, поврежденная в наибольшей степени, изображает вооруженного мечом всадника, возможно попавшего в ловушку, и сопровождающегося подписью, в которой первые три буквы достаточно уверенно читаются как «орь», а оставшиеся две предположительно как «ям». И.Ф. Никитинский первоначально попробовал объяснить надпись из западнофинского орья – «раб, пленник, несвободный человек», трактуя ее в смысле «Смерть пленникам! Смерть врагам!». Однако в древнерусском языке слово орь значит «лошадь», и, следовательно, надпись могла обозначать просто «всадник». В свой работе 2007 г. И.Ф. Никитинский сам отказался от финно-угорской этимологии данного слова в пользу славянской, трактуя его как «разоритель»22. Однако из-за максимальных повреждений третья фигура оказывается наиболее трудна для интерепретации. Таким образом, оценивая все эти данные в совокупности, мы вправе рассматривать Тиуновское святилище как памятник древнерусского язычества и использовать изображенные на нем персонажи для изучения образов славянских божеств.
При подобной разрозненности и скудости имеющихся у нас источников по богиням Древней Руси для лучшего уяснения их образов естественно обратиться к мифологии родственных народов, в первую очередь других славянских народов. Однако христианство и там сделало свое дело, постаравшись тотально уничтожить ненавистное ему язычество. В результате этого у южных славян не сохранилось даже ни одного имени языческой богини. В этом отношении несколько лучше обстоит дело у западных славян. Немецкие миссионеры и хронисты зафиксировали названия уничтожаемых ими божеств и некоторые аспекты их культа, однако это было описание извне, лишь внешней стороны языческой религии, которое дает мало материала для уяснения ее внутренней сущности. Описание веры своих предков оставили нам чешские и польские авторы, однако все они делались уже с христианских позиций, для которых язычество было опасным зловредным суеверием. Кроме того, зачастую эти авторы, стремясь блеснуть своей эрудицией, называли славянских божеств именами богов античной мифологии либо сравнивали их с ними, вольно или невольно подгоняя образы славянского язычества под образы религии Древней Греции и Рима. Все это также затрудняет их понимание. Так, например, Козьма Пражский, хроника которого была написана в XII в. и является наиболее ранним и достоверным источником по верованиями древних чехов, именует славянских богов Юпитером, Марсом, Беллоной, зятем Цереры, и мы лишь с большей или меньшей вероятностью можем определить, кого же именно из богов своих предков он имел в виду. Положение как будто облегчается тем, что древнечешская рукопись начала XIII в. Mater verborum (Мать слов) приводит соответствие отечественных и античных божеств и, в частности, сообщает о славянских богинях следующее: «Девана, дочь Летницы и Перуна – Диана, дочь Латоны и Юпитера. Лада – Венера, богиня любви, Цитерия. Летница – Латона. Морана – Геката, тройная [трехликая], или ночное светило, Прозерпина. Перун – Юпитер. Порвата – Прозерпина. Прия – Афродита по-гречески, Венера по-латыни. (…) Жива – Церера. Лето – Жива»23. Однако дело осложняется тем, что относительно подлинности всех частей данного источника имеются определеные сомнения. Первый отечественный исследователь этого памятника И.И. Срезневский полагал, что лишь четвертую часть содержащихся в Mater verborum глосс можно считать действительно древними, а остальные три четверти следует рассматривать как новые подделки. Даже если оставить в стороне вопрос о подлинности конкретных глосс, стремление подыскать славянским богам античные аналоги могло сыграть с автором этого словаря злую шутку. Так, например, Святовита Mater verborum отождествляет с римским Марсом, надо думать на том основании, что у идола Святовита был меч. Однако из сообщений немецких средневековых авторов известно, что Святовит почитался на Рюгене как «бог богов» и, следовательно, должен был быть отождествлен с верховным божеством античной мифологии Юпитером, а не с занимавшим более низкое положение в небесной иерархии богом войны. Все это заставляет относиться к известиям Mater verborum с определенной осторожностью и использовать их лишь тогда, когда они подкрепляются свидетельствами других независимых источников.
