Когда мы расходились по коноводам, корнет Алексей Орлов сказал мне, что, по всей вероятности, война неизбежна и что на следующий день наш полк возвращается в Царское Село. Для меня это было полнейшим сюрпризом. Тут же я узнал, что сейчас состоится производство в офицеры пажей и юнкеров, и остался посмотреть на производство. Пажи и юнкера, бывшие в лагере, были экстренно вызваны к Большой палатке – то есть к придворному деревянному зданию, служившему столовой.
Государь сказал замечательную речь и поздравил пажей и юнкеров с первым офицерским чином. Нормально они должны были быть произведены 6 августа.
Вечером состоялся обед в Большой палатке, в высочайшем присутствии, на котором были все начальники частей и лица императорской фамилии, бывшие в лагере под Красным Селом. Я сидел рядом с Дмитрием Павловичем, по другую сторону которого сидел принц Гогенлоэ, причисленный к австрийскому посольству.
Дмитрий должен был открывать в Риге 2-ю Российскую Олимпиаду и предложил мне поехать с ним, вспомнив, как мы открывали 1-ю Олимпиаду за год перед тем, в Киеве. Я с удовольствием согласился – я все еще не верил в возможность войны.
Во время обеда государь пил за войска гвардии и Петербургского военного округа и, как всегда, прекрасно сказал несколько слов. Главнокомандующий округом великий князь Николай Николаевич произнес тост за здравие государя императора очень громко и с большим пафосом. Ответом было “ура” гораздо более громкое, чем обыкновенно, видимо, от ожидания грядущих событий. У меня навернулись слезы на глаза и сдавило горло.
После обеда государь лично назначил временно командовавшего Преображенским полком флигель-адъютанта графа Игнатьева, старшего полковника Преображенского полка, командующим этим полком “на законном основании”. Командир полка князь Оболенский был нервно болен и находился в отпуску.
После обеда мы приехали в Красносельский театр, где было нервное, приподнятое настроение, а на следующий день, день моего ангела, полк рано утром пошел в Царское Село. Погода была дождливая.
Глава XXVII. Июль 1914
Дневник брата Олега – Мобилизационный план – Государь объявляет о начале войны – Возвращение родителей из Германии – Приготовления к отъезду в полк
Не успел Олег явиться по начальству, объездить с визитами офицеров и отдежурить по полку, как сильное воспаление легких в связи с плевритом приковало его к постели и изменило все предположения и планы.
Перед самой войной он вернулся в полк, несмотря на то, что по состоянию своего здоровья мог бы и не возвращаться. Вот что он пишет по этому поводу в своем дневнике:
“Утром 18-го явился в полк. Мне сообщили, что в состав полка я не записан и что мне советуют ввиду слабого здоровья и незнания строевого дела зачислиться ординарцем в Главную Квартиру. Я пошел ругаться и даже, кажется, переубедил В.”. (Должно быть, ротмистр граф Велепольский, командир 5-го эскадрона.)
После долгих хлопот Олегу действительно удалось добиться оставления его в полку.
“Меня, – пишет он в дневнике, – назначили в штаб полка. Командир сказал: “Я вам специально сообщаю, что вы будете вести дневник полка и будете моим корреспондентом”. “Надеюсь, что я у вас долго не останусь”, – отвечал я, на что командир возразил: “Это уж мое дело!”
Несмотря на столь определенные обязанности, мне обещали, что если я буду хорошо себя чувствовать, меня назначат опять в строй”.
Олег был очень недоволен таким положением: он жаждал боевых подвигов, а совершать их при несении обязанности ординарца казалось ему невозможным. В дневнике Олега имеются краткие записи его переживаний в эти знаменательные дни:
“Мы все пять братьев идем на войну со своими полками. Мне это страшно нравится, так как это показывает, что в трудную минуту Царская семья держит себя на высоте положения. Пишу и подчеркиваю это, вовсе не желая хвастаться. Мне приятно, мне только радостно, что мы, Константиновичи, все впятером на войне”.
Настроение Олега было восторженно-приподнятое:
“17 июля, в девять часов пять минут вечера, была получена в полку телеграмма о мобилизации. Уже к 19 июля строевой состав был готов к выступлению. Лошадей по конской повинности полк получил к утру 20 июля. Мобилизация прошла быстро и спокойно. Всеми было замечено, какой порядок царил между приходящими запасными. Много принято было добровольцев, которые ежеминутно подходили к офицерам с просьбой принять их в ряды нашего полка”, – так начинает полковой дневник мой брат Олег.
По мобилизационному плану все, что нужно было делать для приведения полка в боевую готовность, было рассчитано не только по часам, но и по минутам. Я был счастлив, что иду на войну: это всегда было мечтой моей жизни.
Мне сшили в полку солдатскую шинель, но погоны на шинелях мы носили в начале войны золотые.
29 июля я получил повестку явиться на молебен в Зимний дворец к 3 с половиной часам дня. Олег, Игорь и я поехали на автомобилях из Павловска в Петербург. По дороге встретились с великой княгиней Марией Павловной и великим князем Борисом Владимировичем. Их автомобили стояли, так как случилась какая-то неисправность с автомобилем Марии Павловны. Вместе с ней ехали ее дочь Елена Владимировна с мужем, королевичем Николаем Греческим.
В Зимнем дворце все семейство собралось, как всегда, в комнатах государя и государыни. Николай Николаевич сидел в кресле в комнате рядом с Малахитовой гостиной. Он только что был назначен Верховным главнокомандующим и был возбужден. Мы вошли в Николаевский зал за государем и государыней. Зал был полон главным образом офицерами. Был отслужен молебен, по окончании которого государь громким и ясным голосом объявил о начале войны. В своей замечательной речи он сказал, что благословляет любимые им войска гвардии и Петербургского военного округа и что он не заключит мира, пока хоть один вражеский солдат останется на русской земле.
Когда государь сказал, что он благословляет гвардию, Николай Николаевич опустился на одно колено и весь зал за ним. Жена Иоанчика, Елена Петровна, бросилась к государю и поцеловала ему руку за то, что он выступил на спасение Сербии.
Государь пошел в залы, выходившие на Дворцовую площадь, и вышел на балкон. При виде государя и государыни вся огромная толпа, запрудившая Дворцовую площадь, опустилась на колени.
Николай Николаевич, проходя мимо лейб-казачьего караула, взялся за свою казачью шашку и сказал казакам, что в продолжение войны он всегда будет ее носить.
Все семейство прошло в комнаты государя и государыни, которые я совсем не знал, так как они не жили в Зимнем дворце обычно. Я знал только кабинет и гостиные рядом с Малахитовой гостиной, в которой собиралось семейство перед выходами. Государь и государыня прощались с теми из нас, кто уходил на войну. Государь спросил Олега об его здоровье, усомнившись, может ли он идти на фронт. Олег ответил, что может. Такого человека, как Олег, нельзя было удержать дома, когда его полк уходил на войну. Он был весь порыв и был проникнут чувством долга.
