– Благочестивейший великий государь наш, император и самодержец всероссийский! Вашего императорского величества миропомазания и святых Божественных Тайн приобщения приближися время: того ради да благоволит ваше императорское величество шествовать сея Великие Соборные Церкве к Царским Вратам.
Затем последовало миропомазание и вхождение государя через Царские Врата к Престолу для св. Причащения по священническому чину. При совершении миропомазания помазывают миром также и грудь. Для этого у государя было сделано на груди мундира отверстие с клапаном. На следующий день, когда мы осматривали Оружейную Палату, нам показали этот мундир, и мы видели вырез на груди мундира с клапаном, чтобы этот вырез прикрыть. Мундир уже висел среди других, в которых короновались прежние императоры. Между прочим, Александр III долго не хотел посылать своего мундира в палату и носил его и после коронации. Это было заметно по его изношенности.
Вся служба в соборе продолжалась часа три, если не больше. Бабушка уходила отдыхать в помещение, в котором мы с ней ожидали начала церемонии. По окончании обедни государь с государыней пошли прикладываться к мощам в Архангельском и Благовещенском соборах. Над ними генерал-адъютанты несли золотой балдахин со страусовыми перьями. Все вышли из собора. Я был в отчаянии, потому что не знал, куда идти. Наши воспитатели остались снаружи собора, в выходе нам не полагалось участвовать. Мы пошли за торжественным шествием, состоявшим из высочайших особ, которое двигалось к Красному Крыльцу по мосткам, покрытым красным ковром; вдоль мостков стояли конногвардейцы в золотых касках с золотыми орлами, в супервестах, ботфортах и лосинах. Мы шли самые последние, втроем: Иоанчик, Сандро Лейхтенбергский и я. Я страшно боялся потеряться и долго не мог забыть этого кошмарного чувства. Часто потом этот случай виделся мне во сне.
Шествие взошло на Красное Крыльцо и повернуло направо в залы. Тут заметил нас отец и вернул на Красное Крыльцо, где собрались великие князья. С Крыльца прекрасно видна была вся площадь между соборами, сплошь усеянная народом. Там же были сделаны и трибуны для публики, и отдельная трибуна для придворных музыкантов, одетых в красную форму и игравших на очень длинных и прямых трубах. Каждая труба издавала только один звук. Великий князь Николай Николаевич посадил меня себе на ногу, подле перил балкона, на котором мы стояли. Мы видели, как государь и государыня шли под балдахином по площади, по мосткам, и поднялись, обойдя соборы, на Красное Крыльцо. С Крыльца они отвесили глубокие поклоны стоявшей внизу толпе. Они поклонились три раза подряд: прямо перед собой, направо и налево. До сих пор помню склоненные головы государя и государыни, увенчанные коронами, громовое “ура” толпы и звуки гимна.
После нашего завтрака мы пошли смотреть на Высочайший завтрак в Грановитой Палате. Мы смотрели сверху, из окон тайника, из которого в допетровские времена смотрели царицы и царевны на царские пиры.
Государь и государыни сидели втроем за столом у стены, на возвышении, государь посередине, а императрицы справа и слева от него. Государь был в порфире без короны, а государыни в порфирах и коронах. Я помню, что государь ел спаржу руками. Царю и царицам подавали блюда придворные чины, а рядом с ними шли кавалергардские офицеры в касках и с вынутыми палашами. Возвращаясь, они шли пятясь, чтобы не поворачивать спин их величествам.
В палате за столами сидели высшие государственные чины и дипломатический корпус.
Вместе с нами смотрели сверху великие князья и принцы. Среди них был толстый эмир Бухарский и высокий худой хан Хивинский. Они оба были в чалмах и халатах.
Вечером мы с родителями поехали на иллюминацию. Она была замечательна. По улицам ходили толпы народа, так что мы в ландо с трудом шагом продвигались вперед. Толпа окружала нас вплотную. Какой-то человек рядом с нами, сняв шапку, крикнул: “Ура! Сергей Александрович!” – видимо, приняв отца за великого князя Сергея Александровича. Толпа непрерывно кричала “ура!”. Когда мы вернулись домой, у меня в ушах стояло “Боже, царя храни” и “ура”, которые мы слышали весь день, с самого утра.
На следующий день мы снова осматривали достопримечательности Москвы и вечером уехали обратно, в Стрельну. Трехдневное пребывание в Москве произвело на меня неизгладимое впечатление.
На коронации отец был награжден орденом Владимира 3-й степени, а дяденька произведен в генерал-майоры. Дяденька любил нам рассказывать из прошлого. Так, рассказывая о коронации императора Александра III, он вспоминал, что, во время торжественного въезда государя в Москву, сам он ехал перед взводом конной гвардии, как раз перед государем. Проезжая Спасские ворота в Кремле, где все снимают шапки, он каски не снял, потому что в правой руке держал обнаженный палаш, а в левой – повод.
Это был единственный в его жизни случай, когда он не снял головного убора в Спасских воротах.
Глава IV. 1897. Парады
В конногвардейском манеже – На Марсовом поле
25 марта 1897 года нас с Иоанчиком в первый раз в жизни повезли на парад конной гвардии по случаю ее полкового праздника. Это было для нас совершенной неожиданностью.
Утром, как всегда, мы гуляли с нашим воспитателем, лейтенантом Михайловым, ничего не подозревая. Мы встретили на Дворцовой площади ехавший в Зимний дворец за штандартом взвод конной гвардии в парадной форме, в кирасах и в касках с орлами. Я мечтал попасть на парад, но не смел надеяться, что нас возьмут. Когда мы пришли домой, нам сказали, что мы на парад едем. Мы были на седьмом небе от восторга. Мы поехали с лейтенантом Михайловым в Конногвардейский манеж и вошли в ложу, приготовленную для императриц, великих княгинь и полковых дам. Ложа была украшена коврами и растениями.
Полк в пешем строю, в белых мундирах и в золотых касках с золотыми орлами, занимал три стены манежа. Перед срединою полка, в глубине манежа, напротив входа, были выстроены в одну шеренгу, украшенные медалями, вахмистры с полковыми штандартами. Перед трубачами стоял старик литаврщик, сверхсрочный Никифоров, с белой бородой и в белом мундире, расшитом золотыми позументами с кистями и в генеральских эполетах. Такую форму носили только литаврщики гвардейских кирасирских полков. Он служил в конной гвардии со времен императора Николая I и считался реликвией полка. Посредине манежа стоял аналой и около него полковой причт с протопресвитером военного и морского духовенства Желобовским во главе. Тут же стояли полковые певчие в белых конногвардейских фуражках и в синих кафтанах с красными рукавами, закинутыми за спину, с золотыми галунами. Такие кафтаны, похожие на польские кунтуши, носили все полковые певчие. Они отличались лишь расцветкой.
В манеже было много офицеров, представителей разных полков и прежде служивших в конной гвардии. В ложах сидела публика. Когда приезжали начальники, старый сверхсрочный квартирмейстерский вахмистр Антонович, стоявший у входа в манеж, выкрикивал, кто приезжает. Так, когда приехал великий князь Владимир Александрович, он выкрикнул: “Его императорское высочество августейший главнокомандующий Войск гвардии и Петербургского военного округа великий князь Владимир Александрович изволят еха-ать!” Командир полка, князь Одоевский-Маслов, генерал с седеющей бородой, скомандовал: “Полк смирно, палаши вон!” Палаши блеснули в воздухе, а трубачи заиграли полковой марш. Командир с палашом “под высь” пошел навстречу главнокомандующему, остановился перед ним и, опустив палаш, отрапортовал.
