– Вы повар? – спросил Воин Афанасьевич.
– Я лучший повар Парижа! Честь имею представиться – Жан-Луи де Водемон!
Странно показалось Воину Афанасьевичу, что человек дворянского звания нанялся в повара, но Европа на то и Европа, чтобы все в ней было не по-московски.
Васька, опять же по природному добродушию, принялся собирать разлетевшееся из корзины исподнее и прочие вещи.
– Не порекомендуете ли хорошую гостиницу, где я бы мог переночевать? – спросил Жан-Луи де Водемон.
– Нет, я таких гостиниц не знаю, – ответил Воин Афанасьевич.
– Куда же мне идти?! Я должен умыться, почистить свое платье! Мой кошелек!!!
Француз кинулся к сундучку, стал в нем рыться и вдруг завопил страшным голосом:
– Нет кошелька! Обокрали!!! Они украли мои деньги!
Он поднялся к двери и принялся колотить в нее кулаками, требуя денег и заодно другого имущества – штанов, подвязок, кружевных манжет и парика.
Ему даже не ответили.
Он спустился и встал столбом, повесив голову и тяжко вздыхая.
– Я погиб… Я не могу ночевать на улице, я умру…
– А что, Войнушка, не взять ли его к себе? На одну ночь? – предложил Васька. – Сами знаем, каково это – без крыши над головой…
– Просили у Господа милости – вот, получили… – буркнул Воин Афанасьевич. – Ладно, авось на том свете зачтется.
И, перейдя на французский, сказал:
– Господин де Водемон, мы можем предложить ночлег в своей комнате.
– Вы предлагаете ночлег мне – человеку, которого видите впервые в жизни? А если я вор? Если украду самое ценное, что есть в доме? Если унесу серебряные ложки и бокалы? Если стяну фамильный перстень с гербом? Да, я – вор! Меня нельзя пускать в приличные дома! – заголосил француз. – Завтра весь Утрехт будет знать, что я вор!
– Он спятил, – по-русски сказал Васька.
– Бог с ним, пошли отсюда, – решил Воин Афанасьевич.
– И то верно. Умалишенных нам еще недоставало…
Но, когда московиты направились прочь, Жан де Водемон побежал за ними следом, крича:
– Постойте, постойте! Вы обещали мне ночлег!
Деваться некуда – французу помогли собрать его имущество и повели с собой.
В крошечной комнатенке и двоим было тесновато, но хоть не холодно и не слишком сыро. Соорудили французу ложе на полу, устроили его там и развесили на просушку его грязное и мокрое исподнее – стирать-то все равно не в чем.
– Вы спасли меня, – сказал Жан-Луи де Водемон. – Я не останусь тут, клянусь честью! Я вижу, вы люди благородные и порядочные. Вам в этом мерзком городишке не место. Хотите ли ехать со мной в Париж?
Глава восемнадцатая
Московиты были в растерянности – чем дальше от Речи Посполитой, тем более недоумения вызывало их польское платье.
– Нужно переодеться на здешний лад, Арсений Петрович, – сказал Ивашка.
– Может статься, нас платье выдало. Они, чтоб им ни дна, ни покрышки, узнали от кого-то, что по городу ходят трое, одеты не по-здешнему, чего-то ищут, и догадались, – добавил Петруха.
Шумилов помолчал, уставившись в пол, хмыкнул и сказал:
– Да. А на какие шиши?
Деньги, что дала им Анриэтта, подходили к концу.
Но мысли о том, чтобы отступить и прервать погоню, у них не возникло.
– Кабы они осели в Нидерландах, было бы спокойнее, – как-то стал рассуждать Шумилов. – Тут лютеранская вера, католиков не любят, иезуитов к себе не пускают. Но если они сдуру потащатся во Францию?
Он очень хорошо запомнил, что рассказывала Анриэтта про иезуитское парагвайское государство.
– Деньги добудем, – буркнул Петруха.
– Шить под мостом с вязовой иголкой надумал? – спросил Ивашка, употребив старое иносказание – засесть под мостом было любимой затеей налетчиков.
– Мало ли богатых вдов?
– Да ну тебя! Ишь, чего удумал!
– А коли другого способа нет?
Не докладывая Шумилову, Петруха пошел в кабачок, куда они иногда заглядывали, спрашивать хозяйку, фрау Антье, о богатых вдовах. Хозяйка посмеялась и стала любопытствовать, что еще, кроме услуг богатым вдовам, умеет Петруха. Он ей нравился, к тому же посетителей в кабачке было очень мало, она могла позволить себе небольшое развлечение. Слово за слово – хозяйка рассказала, что появился в Утрехте человек, зарабатывающий на пропитание шахматной игрой. Петруха очень удивился, стал выспрашивать и вскоре понял, что хорошо бы пойти по следу этого человека с польской фамилией…
– Я сам с ним не раз игрывал, – вспомнил Шумилов. – Это у него хорошо получается. Сдается: точно он. Чем бы он еще мог тут прокормиться?
Московиты узнали, в каких богатых домах собираются кружки любителей шахмат. И тут уж пришлось одеть прилично хотя бы одного из троих – Шумилова. Черный кафтан с узким белым воротничком ему даже понравился, но черная шляпа с высоченной тульей – не очень.
– Дурак дураком, – сказал он, глядя на свое отражение в оконном стекле.
Но разговор в доме богатого торговца Брандта, большого любителя шахмат, он провел очень умно. Сказал, что родственники ищут молодого человека, ушедшего из дома после ссоры с отцом, что следы привели в Утрехт, что молодой человек отменно хорошо играет в шахматы.
– Теперь понятно! – обрадовался Брандт. – Понятно, отчего он брал деньги за хорошую игру! Вот так бывает, когда даже в лучших семействах балуют сыновей и не приучают к ремеслу. Гертье, позови госпожу, я должен ей рассказать про новоявленного блудного сына!
Пришла госпожа, круглолицая и полненькая, как большинство горожанок, и сообщила новость: с утра новоявленный блудный сын приходил, но ушел ни с чем.
– Тебя не было дома, я не успела рассказать. Сегодня у нас среда, Гертье и Зартье с утра гладили белье, я учила девочек стирать и сушить кружева, поэтому и не видела, когда ты появился.
– Он пришел просить денег? – спросил господин Брандт.
– Нет! Все гораздо забавнее – он пришел за вещами нашего мошенника!
– Как так?! – и господин Брандт, повернувшись к Шумилову, объяснил: – Мы, видите ли, имеем достаточно денег, чтобы держать французского повара. Теперь пошла такая мода – чтобы обязательно француз. Они действительно готовят лучше наших женщин – не обижайся, мое сердце! Ну, значит, все в нашем кругу наняли таких поваров, а я чем хуже? Стряпал он неплохо, но в доме стали пропадать вещи. Наши девушки, Гертье и Зартье, – честные, мы их с детства знаем. И прочие слуги – честные. Они понимают: если опозорятся, им придется уезжать из Утрехта, здесь они себе места уже не найдут. Мы заглянули в сундучок к повару и нашли там все пропажи. Он стал кричать, будто ему эти ложки, браслет и солонку подсунули. А я не люблю, когда на меня кричат. В общем, мы его вышвырнули на улицу. Но как получилось, что он прислал за своими вещами господина Лунски?
