– Да, наверное, – со вздохом соглашается Риса. – Похоже, я создала чудовище.
Внезапно ей приходит в голову, что после катастрофы в «Веселом Дровосеке» они оба кардинально изменились. Риса привыкла считать, что их дух закалился, как сталь, прошедшая горнило, но иногда ей кажется, что огонь лишь навредил им, спалив дотла. И все же ей приятно, что она выжила и может наблюдать отдаленные последствия того дня. Такие, как «Поправка о семнадцатилетних».
Еще до происшествия в «Веселом Дровосеке» в Конгрессе обсуждалась поправка об ограничении возраста, по достижении которого подростков уже нельзя отдавать на разборку. В соответствии с предложенной поправкой планировалось снизить допустимый порог на целый год – с восемнадцати до семнадцати лет. Однако до теракта в «Веселом Дровосеке», получившего широкое освещение в прессе, никто и не рассчитывал, что поправку примут – люди даже не знали о ее существовании. Об этом заговорили только тогда, когда лицо бедняги Левия Калдера появилось на обложках всех известных журналов: невинное лицо юноши в белых одеждах. Со школьного снимка глядел аккуратно подстриженный улыбающийся мальчик с ясными глазами. Вопрос о том, как это примерный ребенок мог стать Хлопком, заставил всех родителей призадуматься: раз такое могло случиться со Львом, кто может поручиться, что их собственные дети однажды не закачают в кровь убийственную взрывчатку и не взорвут себя в приступе безумного гнева? То, что Лев в последний момент удержался от этого шага, поразило родителей еще больше. Именно это не позволило им махнуть на него рукой, как на обычного выродка, и забыть о нем. Пришлось признать, что у этого юноши есть душа – и разум; а значит, в том, что Лев стал Хлопком, отчасти виновато общество. И тут вдруг, словно для того, чтобы усугубить чувство вины, и без того терзавшее многих, Поправка о семнадцатилетних прошла слушания в Конгрессе и стала законом. Подростков, достигших возраста семнадцати лет, отдавать на разборку стало нельзя.
– Ты снова думаешь о Льве? – спрашивает Коннор.
– Да, а почему ты так решил?
– Потому что каждый раз, когда ты о нем думаешь, время для тебя как будто останавливается. Выражение лица становится такое, словно ты блуждаешь по обратной стороне Луны.
Риса, наклонившись, касается его замершей руки, и Коннор, вспомнив о том, чем он был занят, снова принимается растирать ее неподвижные ноги.
– Ты же знаешь, Поправку о семнадцатилетних приняли из-за него, – говорит Риса. – Интересно, что он об этом думает?
– Наверное, его мучают кошмары.
– Гм, – не соглашается Риса, – возможно, он видит в этом и светлую сторону.
– А ты? – спрашивает Коннор.
– Иногда, – признается Риса со вздохом.
Поправка о семнадцатилетних должна была стать для подростков благом, но не оправдала надежд. На следующий день после того как она была принята, многие торжествовали нежданную победу, особенно когда в новостях показали толпы семнадцатилетних ребят, выпущенных из заготовительных лагерей. Это была победа людского сострадания, великий день для тех, кто выступал против разборок. Но этот частичный успех ослепил людей, и те перестали видеть всю проблему в целом. Разборки как были, так и остались, а благодаря принятой Поправке многие решили, что теперь их совесть чиста.
А потом в дело вступили средства массовой информации, обрушив на людей целое море социальной рекламы, «напоминающей» о том, насколько «лучше» пошли дела у человечества с того дня, как вступило в силу Соглашение о заготовительных лагерях.
«Заготовительный лагерь – естественное решение», – говорилось в рекламе. Или: «У вас трудный подросток? Если вы любите ребенка, отпустите его». Ну и, конечно же, любимый ролик Рисы: «Познай мир за пределами самого себя – выбери состояние распределенности».
Риса вскоре поняла: слабая сторона человечества – в том, что люди верят всему услышанному. Возможно, не сразу, но если повторить даже самую безумную мысль сто раз, рано или поздно ее станут принимать как данность.
Подумав об этом, Риса мысленно возвращается к вопросу, поднятому Коннором. Действительно, в ситуации, когда после принятия той поправки в заготовительных лагерях чувствуется нехватка материала, а люди привыкли к тому, что банки органов всегда к их услугам, почему полицейские не нападают на Кладбище? Почему они, беглецы, все еще здесь?
– Мы все еще здесь, – говорит Риса Коннору, – потому что мы здесь. И должны сказать спасибо за то, что нас пока никто не трогает. – Нежно потрепав его по плечу, девушка дает понять, что сеанс массажа можно заканчивать. – Я, наверное, вернусь в больницу. Там, как всегда, хватает синяков, ссадин и заложенных носов, так что без дела не останусь. Спасибо, Коннор.
Сколько бы ни продолжался их привычный ритуал, по его окончании Риса неизменно испытывает смущение, тем более сильное, что она сознает, насколько ей приятен этот ежедневный сеанс массажа.
Раскатав штанины ее свободно сидящих брюк защитного цвета, Коннор одну за другой ставит неподвижные ноги на подножку инвалидного кресла.
– Не стоит благодарить парня за то, что он тебя ощупал с ног до головы.
– Ты меня не с ног до головы ощупал, – смущенно поправляет его Риса.
Коннор отвечает хитрой улыбкой, выражающей все, что он мог бы на это сказать.
– Наши ежедневные встречи нравились бы мне гораздо больше, если бы ты на них присутствовал по-настоящему, – замечает она.
Коннор поднимает правую руку, чтобы погладить ее по лицу, но, неожиданно вспомнив что-то, быстро опускает и касается щеки Рисы другой рукой – той, с которой он был рожден.
– Да нет, это, наверное, ты… подсознательно пытаешься наверстать упущенное время. Я понимаю. Но ты не представляешь, как я мечтаю, чтобы наступил день, когда мы сможем быть вместе без этих черных мыслей. Когда мы будем знать, что победили.
Взявшись за колеса, Риса направляет коляску в сторону больницы, аккуратно маневрируя между глубокими трещинами, покрывающими рассохшуюся землю. Она никому не разрешает толкать коляску, и если ей нужно куда-то добраться, всегда делает это самостоятельно.
7
Коннор
На следующий день, ближе к полудню, в лагере появляется представитель Сопротивления – на три дня позже даты, назначенной им самим. Представитель – толстый взъерошенный человек – обливается по́том.
– И это еще не жара, – замечает Коннор, намекая на то, что знойное аризонское лето не за горами. Люди из Сопротивления должны понимать, что к лету нужно хорошенько подготовиться, не то бунта на Кладбище не избежать. Если, конечно, все они не передохнут от жары еще раньше.
Коннор и его гость сидят в бывшем президентском лайнере, служившем раньше жилищем Адмиралу, а после его отъезда превращенном в конференц-зал. Мужчина представляется как Джо Ринкон, но тут же добавляет: «Просто Джо. В Сопротивлении формальности не приняты». Сев за стол для переговоров, он достает блокнот и ручку, чтобы делать заметки по ходу беседы. За разговором Джо постоянно поглядывает на часы, как будто ему уже пора быть в другом месте.
