— Умоляю простить меня, — сказал молодой человек с любезной улыбкой, вновь обретя устойчивость. — Всему виною этот табурет, — и он поднял его с пола. — Хозяин, новую флягу вина для этого джентльмена!
— Всему виной табурет, вот как? — с проклятием ощерился француз. — Всему виной твои неуклюжие ноги, бездельник! Diable! Не хватало еще, чтобы я позволил какому-то безусому шотландскому молокососу портить мой костюм!
Юноша вспыхнул и покраснел до корней волос.
— Зачем же так грубо? — сказал он. — Я попросил у вас извинения, и возместил пролитое вино, и, если вы настаиваете, могу купить вам новые штаны!
В ответ на его слова француз отшвырнул свой стул и с перекошенным от злости лицом медленно поднялся во весь рост из-за стола.
— Сказать такое мне, щенок? — прорычал он. — Мне, Гаю де Папильону, который может дважды купить тебя со всеми потрохами? Diable! Ответ на это может быть только один! — и он, перегнувшись, отвесил парню звонкую оплеуху.
Юноша оторопело уставился на него.
— Ну что? — сказал грубиян. — Съел? Да ты, я вижу, трус с куриной душонкой! Ха-ха! Тебе следует дать пинка под зад, чем я только что наградил твоего храброго приятеля, aubergiste!
— Я не трус, — возразил юноша, медленно извлекая шпагу из бархатных ножен, — но со мною мать, и я…
— Мать! — издевательски протянул француз. — Что ж, я полагаю, у большинства людей есть мать, хоть я и знавал кое-кого, кто не мог похвастать наличием отца! — Он насмешливо осклабился: — Ты случайно не из их числа?
— Боже мой! — ахнул юноша, побледнев от негодования. — Ты мне заплатишь за это, грязная скотина!
До сих пор я с любопытством молча наблюдал за развитием ссоры, но, когда увидел, что негодяй собирается хладнокровно убить несчастного мальчика, я поднялся и, покинув свой угол, вышел им навстречу.
Француз обернулся и увидел меня.
— Э, да что это? — воскликнул он. — Краб, настоящий краб, клянусь моими подвязками!
— Если я и краб, — спокойно ответил я ему, — то из тех, что умеют кусаться. Однако, сэр, — продолжал я, обращаясь к юноше, — вам не следует драться с этим человеком: он известный дуэлянт и он убьет вас.
— Мне все равно, — горячо возразил мальчик. — Он оскорбил меня и мою овдовевшую мать. Я буду драться с ним, даже если мне и придется погибнуть!
— Нет-нет, — запротестовал я, — подумайте о своей матери, друг мой; если хотите, я готов драться за вас!
Юноша в растерянности замолк, но презрительный сметок грубияна заставил его решиться.
— Благодарю вас, сэр, — холодно ответил он, — но я сам могу о себе позаботиться.
Видя бесплодность дальнейших уговоров, я отступил в сторону, следя за тем, чтобы игра была честной, ибо я не доверял этому французу. Шпаги их скрестились, и бедный мальчик, без сомнения, делал все, на что был способен, но после нескольких выпадов гнусный негодяй обманным жестом отвлек внимание юноши и, прежде чем я успел этому помешать, как намеревался с самого начала, насквозь пронзил его грудь с такой бешеной силой, что с трудом выдернул шпагу из раны.
Оружие выпало из безжизненных пальцев юноши, и он рухнул навзничь, заливая кровью грязные доски пола таверны. Трактирщик и я в ужасе глядели на него, но, прежде чем я успел обернуться к де Папильону, наружная дверь снова отворилась, и на пороге появилась старая дама, которую я видел из окна таверны.
— Ральф, — сказала она, — нам пора идти, если ты уже закончил… — и тут ее взгляд упал на темную неподвижную массу на полу. С криком, который много ночей спустя все еще продолжал звучать у меня в ушах, она бросилась к трупу и упала рядом с ним. на колени, пачкая в крови белоснежные кружева своих манжет.
— Ральф, Ральф! — громко причитала она. — Сын мой, мальчик мой, ответь мне! Ты ведь не умер, верно? Боже великий! Он ведь не умер, не правда ли? Этого не может быть! Я же была с ним всего минуту тому назад! Ральф, Ральф, что с тобой?
Она убрала вьющиеся белокурые волосы, упавшие ему на лоб, и дико уставилась на его бледное мертвое лицо. И тут она, как мне показалось, впервые увидела кровь у себя на руках, потому что лицо ее внезапно окаменело и в глазах появилось выражение, от которого мне стало не по себе.
Я посмотрел на француза: он стоял, со скучающим видом наблюдая эту душераздирающую сцену, небрежно покусывая кончик своего длинного уса. И в то же мгновение меня словно осенило: я заметил у него на щеке длинный белый шрам от пулевого ранения и узнал в нем человека, убившего де Кьюзака.
К этому времени старая дама, пошатываясь, поднялась с колен и наконец увидела меня.
— Ты, негодяй! — закричала она, сверкая бешеной яростью во взгляде. — Ты убил моего мальчика, моего единственного сына, а я вдова!
— Нет, мадам, — мягко возразил я, — но я намерен наказать того, кто сделал это!
8. О смерти де Папильона и о находке сундучка
Безутешная мать глядела на меня так, словно мои слова с трудом доходили до нее, и затем, когда я указал на француза, повернулась и увидела убийцу своего сына. Прежде чем я смог воспротивиться, она прыгнула на него и вцепилась ногтями в лицо негодяя. Здоровенный верзила тщетно пытался освободиться, и я, боясь, как бы он не отправил мать вслед за сыном, оттащил старую даму в сторону и поручил трактирщику присмотреть за ней. Когда до меня донеслись ее рыдания, я понял, что заботиться о ее безопасности больше нет необходимости, и обратил свое внимание на бретёра
20. Тот уже покидал комнату, но я догнал его, схватил за плечо и повернул лицом к себе. Затем я обнажил рапиру и встал в позицию.
— К вашим услугам, сэр, — сказал я.
— В чем дело? — насупился он. — У меня нет причин ссориться с вами, красавчик!
— Зато у меня есть, — настойчиво возразил я, потому что кровь ударила мне в голову и ярость затуманила глаза.
— И по какому поводу? — поинтересовался он.
— Вы погубили этого несчастного мальчика!
— Погубил? — пожал он плечами. — Что за дурацкое слово, коротышка! Я убил его в честном поединке.
— Вы убили его так же подло, как и того человека на берегу Файфа! — выкрикнул я.
Он уставился на меня, и лицо его потемнело.
— Ты говоришь загадками, недомерок! — прохрипел он. Я ничего не ответил, но сжал кулак и с такой силой ударил его по лицу, что он едва удержался на ногах, сплевывая на пол кровь вместе с выбитым зубом.
— Mon Dieu! — в бешенстве заревел он, но тут же взял себя в руки и произнес: — Минутку, сударь, но если вы не благородного происхождения, то я просто задушу вас как собаку, потому что не намерен пользоваться шпагой, чтобы проучить canaille
21.
