Книга Ударом шпаги, страница 28. Автор книги Эндрю Бальфур

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ударом шпаги»

Cтраница 28

— Ваша милость, — сказал он, обращаясь к судье, — преступник, сидящий здесь, пытается убедить нас, будто он попал на пиратский корабль случайно и что его там держали взаперти в качестве пленника. Но тогда пусть он объяснит нам, почему он был вооружен до зубов, когда мы его вытащили из воды? При нем были превосходная шпага французской работы, пистолет и отличный толедский кинжал. Неужели же пираты снабжают оружием своих пленников, ведь откуда иначе у обыкновенного деревенского простака из Шотландии, каким он пытается прикинуться, столь богатый арсенал, да еще иностранного производства? И неужели же он всерьез считает всех нас наивными дураками, готовыми поверить в его небылицы? Закон гласит одно: любой, захваченный на борту пиратского судна с оружием в руках, считается пиратом и подлежит соответствующему наказанию!

Шум в зале поднялся неописуемый. Старый судья безуспешно стучал деревянным молотком по столу, требуя тишины, и только отряду вооруженных копьями солдат во главе с офицером удалось навести относительный порядок. Я понял, что проиграл, и на вопрос судьи, чем объясняются изложенные свидетелем факты, снова промолчал. И в самом деле: что я мог сказать? Объяснить, как ко мне попали рапира де Кьюзака и кинжал де Папильона? Но тогда неизбежно всплывет история с папистским заговором, о котором я умолчал, и в этом случае последствия для меня могут оказаться столь же плачевными, если не хуже.

Судья долго распространялся о гнусности пиратства и неизбежном наказании за беззаконие и зло, о храбрости людей с королевского военного корабля и о Божьем правосудии, после чего двенадцать горожан, выступавших в роли присяжных, встали из-за стола и вышли из зала; шум, говор и смех вспыхнули с новой силой и продолжались до тех пор, пока они не вернулись снова, а я тем временем вспоминал отца, госпожу Марджори и очень сожалел, что руки у меня не свободны.

Присяжные отсутствовали не более пяти минут, и, когда они заняли свои мести за столом, молчание вновь воцарилось в зале суда.

Некоторое время я ничего не слышал, затем до меня донесся громкий голос, вопрошающий:

— Виновен или невиновен подсудимый?

— Виновен, ваша честь.

— Какого наказания он достоин?

— Смерти, ваша честь.

— Желаете что-нибудь сказать, подсудимый?

И тогда я впервые заговорил, кивком указав на племянника капитана Эмброуза, чья самодовольная физиономия ухмылялась мне из противоположного конца зала:

— Только то, видит Бог, что хотел бы подержать вон того щенка минуты три перед концом моей рапиры, чтобы научить его приему де Кьюзака и тому, какой от этого получается результат!

Толпа ахнула от удивления и неожиданности, кое-кто засмеялся, но молчание вскоре было восстановлено, и толстый судья, поднявшись, произнес:

— Джереми Клефан, пират, душегуб и сообщник безбожных преступников, ты признан виновным в пиратстве и грабежах в открытом море, а посему я приговариваю тебя к смертной казни, которая должна быть осуществлена в следующем порядке. Через три дня, считая от сегодняшнего числа, тебя отведут из места твоего заключения на место, известное под названием Рыночная площадь, и там повесят за шею, после чего твоя голова будет отделена от туловища и помещена над воротами порта, а твое тело четвертовано, и части его также помещены на других городских воротах, и да помилует Господь твою душу!

Затем герольд провозгласил: «Боже, храни королеву Бесс!»— судьи, склонивши головы, хором сказали: «Аминь!»— и меня увели из здания суда под одобрительные крики толпы как внутри зала, так и на улицах, и я явственно почувствовал, как сжимается петля на моей шее.

13. О том, что я услышал в каминной трубе, и о человеке под аркой

И вновь я лежал на полу своей каменной клетки и в течение некоторого времени не мог думать ни о чем, кроме как о странной судьбе, выпавшей на мою долю. Я вспоминал хищное и алчное выражение на лицах толпы, хотя люди, казалось, были довольны, когда узнали, как я убил де Папильона. Я вспомнил лоснящееся лицо судьи, его улыбку во время вынесения мне приговора и затем подумал о том, что произойдет через три дня. Но чем дольше я думал об этом, тем сильнее крепла во мне решимость обмануть палача и лишить жителей Портсмута их жертвы.

С этим намерением я приступил к поискам путей спасения. Возлагать надежды на окно, а также — в чем я довольно быстро убедился — на окованную железом дверь я не мог. Оставались поэтому пол, потолок и стены. Пол состоял из плотно уложенных плоских каменных плит без всяких щелей и зазоров между ними, абсолютно непроницаемый, — если, конечно, не иметь лома и кирки, чтобы его вскрыть, а у меня не было при себе даже зубочистки.

До потолка я не мог дотянуться, даже взобравшись на табурет — единственное украшение и предмет меблировки моей тюремной обители. В качестве последнего средства я принялся обследовать стены, сложенные из квадратных гранитных валунов, скрепленных между собой прочным цементом. При помощи табурета я осторожно простучал их и в одном месте, к моей неописуемой радости, обнаружил, что; стенка издает пустой звук. Позади нее, вне всякого сомнения, находилась пустота, доходившая до самого пола, в чем я убедился, простукав стенку каблуком до ее основания. Более того, осмотрев это место подробнее, я заметил, что камни здесь отличаются от остальных и уложены в форме полукруга, причем менее тщательно, чем в других местах, и в скрепляющем их цементе видны трещины и щели.

Вот тогда-то я возблагодарил Всевышнего за то, что Он в своей беспредельной милости снабдил меня кандалами, от которых я недавно так мечтал избавиться. Усевшись на пол у стены, я, не долго думая, принялся выцарапывать засохший известковый раствор из-под одного из нижних камней, наименее прочно, как мне показалось, сидевшего в общем ряду, используя в качестве инструмента выступавшие части моих железных браслетов и звенья тяжелой цепи. Чтобы прикрыть следы своей деятельности, я поставил рядом с собой табурет и продолжал трудиться до тех пор, пока тюремщик не принес мне ужин. Когда он удалился, унося посуду и остатки скудной снеди, я вновь приступил к делу и не прекращал его всю ночь до самого утра.

Если вам покажется, будто я слишком долго возился над одним-единственным камнем в стене, то прошу учесть, что работал я на ощупь, впотьмах, и орудия мои вовсе не были предназначены для таких целей. Я до крови стер пальцы и кожу на запястьях, прежде чем выцарапал цемент настолько, что дальше наручники больше не могли проникнуть; тогда я стал заталкивать между камней звенья цепи и загонять их в щель при помощи ножки от табурета — трудности подобной операции можно себе представить, если вспомнить, что этой же цепью были скованы мои руки. Как бы там ни было, но к утру тем не менее усилия мои достигли результата: после очередного толчка ножкой табурета камень пошатнулся и вывалился внутрь пустого пространства за стеной.

Сквозь крохотное оконце в моей темнице начали проникать первые лучи зарождающегося утра, и я поспешил поскорее убрать следы моих ночных стараний, чтобы тюремщик, принеся мне завтрак, ничего не заподозрил. Я собрал всю цементную пыль, покрывавшую пол у стены, и высыпал ее в отверстие, образовавшееся на месте выпавшего камня. Оттуда на меня пахнуло кисловатым запахом слежавшейся золы и угара, и я понял, что обнаружил старый камин, замурованный за ненадобностью. Усевшись спиной к отверстию, я поставил перед собой табурет и, положив не него скованные руки и склонив на них голову, стал ожидать прихода тюремщика, надеясь своей позой убедить его в том, что я безмятежно проспал всю ночь и еще не совсем очнулся от сна. Я опасался лишь, как бы он не обратил внимания на мои разбитые в кровь пальцы и на ссадины на запястьях, но тюремщик их не заметил и ушел, ничего не подозревая.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация