— Игра была честной, — сказал он, — и теперь мне причитается выигрыш. Ты бы лучше сидел тихо и не дергался, мастер Кроуфорд!
Однако тот, вопреки совету, вскочил на ноги, опрокинув табурет, на котором сидел, и разразился длинной руладой витиеватых проклятий.
— Клянусь дьяволом! — кричал он. — Ты ее не получишь! Я сделал всю черную работу, я рисковал, — а ты, умник, собираешься собрать плоды? Говорю тебе, ты ее не получишь!
— Ах вот как? — насмешливо произнес Ханиман. — В самом деле? И кто же, интересно, мне помешает?
— Я! — громко сказал я, распахивая окно и вскакивая в комнату, потому что дольше уже не мог оставаться снаружи под проливным дождем, где каждая минута отнимала у меня последние остатки сил; кроме того, мне показалось, будто я расслышал короткие сдавленные рыдания за дверью в противоположной стене.
Выпрямившись и взглянув на обоих злодеев, я не смог сдержать усмешки, настолько велики были ужас и замешательство, отразившиеся на их физиономиях. Дик Ханиман, с отвисшей челюстью, остолбенел, выпучив на меня глаза, где удивление и растерянность боролись с чисто мистическим страхом. Что касается Кроуфорда, то он издал испуганный вопль, уцепившись обеими руками за стол, затем схватил бутылку и единым духом осушил ее, уронив пустую посуду на пол.
«Теперь настал мой час», — подумал я, обнажив рапиру, и шагнул к ним, не произнося ни слова; оба молча попятились назад, строго придерживаясь ритма моих шагов, словно в каком-то странном танце. Ханиман наполовину вытащил шпагу из ножен и уставился на меня как на привидение — по-моему, он действительно сомневался, живой я человек или дух.
В такой манере мы совершили круг по комнате, и я не пытался приблизиться к ним, поскольку намеревался внезапным толчком распахнуть дверь в стене и выпустить Марджори, после чего проводить ее до наружной двери и удерживать бандитов на пороге до тех пор, пока она не доберется до Ролло и не уедет благополучно из этого разбойничьего вертепа; что будет со мной потом, меня уже не интересовало.
Замысел казался вполне реальным, но, к сожалению, ему не суждено было осуществиться, потому что, как только я приблизился к двери на стене, чердачный люк над моей головой открылся и оттуда показалась сначала одна нога, за ней вторая, а за ними и все туловище здоровенного верзилы, медленно и тяжело спускавшегося вниз по лестнице. Когда он достиг ее подножия, я заметил в его руке увесистую дубину, а на рябом лице с жесткой щетиной черных волос печать злобы и порока.
— Что здесь творится, во имя Сатаны? — хриплым басом проговорил он. — Кому взбрело в голову устраивать скандалы в моей гостинице? Ты кто такой? — рявкнул он, заметив меня.
Я ничего не ответил, но, видя, что дело принимает скверный характер, прижался спиной к внутренней двери и встал в позицию.
— Черт бы тебя побрал! — заорал верзила. — Убери прочь свою булавку! А вы, два дурака, — обернулся он к Ханиману и Кроуфорду, — не могли уладить свое дельце без шума? Да ты никак глухой, — обратился он ко мне, видя, что я не обращаю на него внимания. — Убери шпагу, кому сказал!
— Ради Бога! — воскликнул Кроуфорд. — Не подходи к нему! Это вурдалак с того света!
В ответ здоровяк замахнулся дубиной и готов был броситься на меня, когда Ханиман схватил его за руку и что-то прошептал ему на ухо.
— Пусть будет так, — проворчал верзила, судя по всему, хозяин притона. — Но смотри, не испорти также и это дело!
— Положись на меня, — уверенно сказал Ханиман и шагнул ко мне с обнаженной шпагой в руке.
— Итак, — осклабился он, — нам, похоже, выпала судьба встретиться снова, мастер Клефан; но вот что я тебе скажу: на сей раз расстанемся мы не так, как прежде!
Я не ответил ему ни слова, но, как только он стал в позицию, яростно атаковал его, ранив в руку, ибо понимал, что если не справлюсь с ним в ближайшие секунды, то мне будет конец. Спустя мгновение я ранил его вторично, но тут остальные два, опасаясь, как бы я не вышел победителем, набросились на меня. Верзила с дубиной налетел справа, а Кроуфорд — слева, и я приготовился подороже продать свою жизнь, потому что, конечно же, не надеялся одолеть сразу троих. Отведя шпагу назад, когда здоровяк замахнулся на меня дубиной, я прыгнул вперед, нырнул под его поднятую руку и с налета вонзил ему клинок в подреберье. В ту же секунду Ханиман метнулся ко мне: я почувствовал острую боль, словно докрасна раскаленная спица прожгла мне грудь с правой стороны, и понял, что серьезно ранен. Но в то время я был поистине невменяем: не обращая внимания на боль, я выдернул шпагу из тела верзилы, который с тяжелым стуком грохнулся навзничь, и с гневным возгласом повернулся к Ханиману.
Испуганный моим решительным видом и, несомненно, выражением моего лица, Кроуфорд бросился бежать и выпрыгнул в окно, а Ханиман, считавший меня уже мертвецом, попятился назад с отчаянием в глазах и сдавленным криком, застрявшим у него в горле. Я настиг его и вонзил в него шпагу по самую рукоять; он рухнул безжизненной массой на пол, а я остался стоять один посреди комнаты, глядя на двух человек, которых я убил. Но тут я услыхал, как дверь за моей спиной отворилась, и, обернувшись, увидел Марджори, появившуюся на пороге. Я не произнес ни слова, потому что не мог говорить, так как в груди у меня хрипело и клокотало и я чувствовал, как горячая волна поднимается к горлу, грозя затопить меня.
— Так-так, сударь, — услышал я ее голос, — вы поистине галантный кавалер и верный рыцарь, однако во всем виноваты вы, поскольку…
Больше я ничего не слышал, ибо горячая волна поднялась уже к самому моему рту, мешая дышать: меня охватили дурманящая слабость и головокружение, глаза заволокло розовым туманом… Я закашлялся, и кровь алыми струйками начала просачиваться сквозь мои стиснутые зубы, стекая по подбородку. Я едва стоял, раскачиваясь на нетвердых ногах как пьяный, и тут я увидел страх — дикий, беспредельный ужас, вспыхнувший в глазах госпожи Марджори; в следующее мгновение я рухнул ничком на залитый кровью пол, прямо к ее ногам…
Рассказывать осталось немного, и все же, будь у меня время, я с удовольствием задержался бы на тех событиях, которые сопутствовали моему возвращению к жизни. Меня буквально вырвали из цепких лап смерти, и весна уже была в самом разгаре, прежде чем я смог снова встать на ноги, а к тому времени, когда я вернулся в Керктаун, боярышник уже стоял в полном цвету и древесные почки набухали и трескались, превращаясь в крохотные зеленые листочки. Саймон рассказал мне об этом, Саймон, мой верный спутник, вновь оказавшийся рядом со мной в нужную минуту, Саймон, лишь один-единственный раз опоздавший прийти мне на помощь.
После того как я оставил его в Плимуте, он долго не мог успокоиться, предчувствуя недоброе, и вскоре, убедившись в истинном характере девицы Розы Трегартен, поспешил последовать за мной. И хорошо сделал, потому что, почти нагнав меня в Гилфорде, он не стал там задерживаться, но, наткнувшись на постоялый двор у лондонской дороги, обнаружил в нем Марджори, сидевшую на окровавленном полу в компании двух мертвецов, держа на коленях, как показалось Саймону с первого взгляда, голову третьего, которым был я. После этого я целый месяц отчаянно боролся за свою жизнь, постоянно ощущая рядом с собой присутствие любящего существа, безотказно исполнявшего все мои желания. И может быть, нам повезло, что в то время нас не оказалось в Лондоне, так как королева после казни Марии Стюарт обрастала свой гнев на сановников и министров, подтолкнувших ее на этот шаг, и весь двор пребывал в панике и смятении.
