– Так, говорите, о его семье ничего толком не известно… А как же тогда шамаханы?
– В каком разрезе? – не въехала Яга.
Пришлось объяснять долго и терпеливо, с фактами, догадками, физиологическими предположениями.
– Помните наше первое серьёзное дело о краже царского перстня с хризопразом? Мы впервые столкнулись с шамаханами, а вы ещё тогда рассказывали, будто бы они произошли от Кощея. Ну там, все они всерьёз называют его родным папой, а он их считает своими детьми…
– Помню, да и что с того?
– Так возникает законный, хотя и нескромный вопрос: если Кощей – папа, то кто мама? Ведь не сам же он их рожал, в таком-то количестве, орду за ордой, как штампованных… Шамаханы когда-нибудь что-либо говорят о своей праматери?
– Вроде нет… – окончательно стушевалась бабка. – Ить и впрямь, дыма без огня не бывает. Каким-никаким чародейством ни обладай злыдень наш, а всё одно нет яйца без курицы, а брюхатости без беременности…
– Исключая отца Кондрата, – подправил я.
– Истинно, – перекрестилась Яга. – То исть ведёшь ты мысль дедуктивную, сокол ясный, к тому, что ноченькой энтой Кощей нам всю правду о супружнице своей поведает. А тока чего ж он её скрывал столь тщательно?
– Вот и выясним… – рассеянно ответил я, вновь переключившись на Митьку.
Дело в том, что под шумок к их беготне присоединился и Назим. Теперь кот с домовым старательно «топили» протрезвевшую мышь в той же бадье, где сами не так давно проходили экзекуцию. Пора спасать парня…
Я выловил Митьку за хвост и попытался водрузить сушиться на стол, но бабка замахала на меня руками, типа такой мерзости она рядом с самоваром не допустит… Пришлось переселить напарника на печь, там тепло. Митька пригрелся и даже показал Яге язык, цепко держа в передних лапках уворованный кусочек пахлавы…
До ночи время пролетело незаметно. Домовой бегло наводил порядок, кот жеманно «намывал» к нам гостей, а со стороны засыпающей деревни вновь доносились новые произведения отчаянной смелости певуна:
Как Митяеву маманю
Дьяк позвал гулять до бани.
Будет Митьке новый папа,
Или неча мамку лапать…
Я чуточку смутился, но, видимо, зря… Бабуля только хихикнула два раза, а наш младший сотрудник на печке вообще повалился кверху брюхом от хохота и в восторге размахивал хвостиком над головой. Ну, это дело личного вкуса, как говорится… Лично мне деревенский юмор по-прежнему представлялся чересчур прямолинейным.
Заносил еврей к нам в дом
Всяку околесицу.
Умоляли всем селом,
Тока б не повесился…
Воз увёз яиц одних,
А нас оставил при своих!
Нет, злободневность, конечно, била на раз! Ритмика, музыкальность, некоторое разнообразие стиля и подачи как-то варьировались, насколько я в этом понимаю. В школе милиции народные частушки обычно не проходят, там у нас вообще с поэзией туго. Но, пожалуй, парочку образчиков такого провинциального фольклора я как-нибудь и запишу, Гороху наверняка понравится…
Солнце село плавно, звёзды зажглись даже раньше, а лунный серп неукоснительно толстел с каждым закатом. К назначенному часу все мы (расколдованный Митька, Яга и я), плюс в засаде на берёзе кот Васька (лихо замаскировавшийся в темноте) ждали гостя.
Незваным его назвать уже было нельзя, но и особой радости от лицезрения беглого каторжника никто не испытывал. Это только в детективных романах жулик и сыщик, постарев, пьют вместе кофе за столиком в маленьком пражском бистро и беззлобно вспоминают, кто, кого, когда засадил или как, кто, где успешно скрывался…
Уточняю сразу – ничего хорошего о Кощее я сказать не могу. С первого дня личного знакомства наши отношения строились исключительно по принципу «кто стреляет первым…», и прогрессивных изменений в этом плане не наблюдалось. Мы вечно перешагивали ему дорогу, он, в свою очередь, тоже в долгу не оставался, пару раз проводя практически безупречные преступные операции. Взяли мы его чисто случайно, посадили по закону, но ненадолго, а наш последний визит к нему на Лысую гору, наверное, мучит его в кошмарных снах до сих пор…
Для лукошкинского мира Бессмертный – фигура хрестоматийная, гипертрофированное зло, и по-хорошему никаких мирных переговоров с ним быть не может. Хотя, с другой стороны, выслушать его мы обязаны… даже его… работа такая.
* * *
– Запаздывает, злодей непунктуальный, – настороженно озираясь, зевнул Митька. Оружия он сегодня не взял, неожиданно объявив, что вполне надеется на силу своего ораторского искусства, а Кощея, как психотипа, знает ровно облупленного.
– Возможно, проверяет, всё ли чисто.
– А может, в кустах сидит да меч-кладенец коварно по наши головы точит? С него станется, ибо преступному элементу слово держать необязательно…
– Наша эксперт-криминалистка с полной уверенностью заявляла, что… – Я заткнулся, поймав бабкин взгляд вверх. Почти неразличимый в темноте Васька дважды просемафорил направленным светом зеленых глаз за мою спину. Всё ясно, объект прибыл…
– Выходите, гражданин! Мы здесь не в индейцев играем, могли бы и не подкрадываться…
Ветви ближайшего орешника распахнулись едва ли не со зловещим дверным скрипом. На освещённую серебристым сиянием полянку шагнул беспрецедентный злодей нашей эпохи – Кощей (как мы шутили, «Кирдыкбабаевич»…) Бессмертный! Выглядел он практически бесподобно, всегда подозревал, что ему шьют где-нибудь в Париже…
Чёрный, до пят, балахон, струящийся складками, кожаные сапоги на высоком каблуке, а на голове некое подобие капюшона средневекового палача, тоже чёрное и с дырочками для глаз. Судя по фигуре, так и не поправился. Значит, в силу не вошёл, хотя начал, как всегда, с угроз и запугиваний:
– Вот и свиделись, участковый. Недолго тебя судьба берегла, недолго в одну дорожку наши пути сводила…
– Только не надо снова петь фальцетом «пришла твоя смерть безвременная…», – резко осадил его я. – Либо – чего надо и коротенько беседуем по существу, либо – я вас арестовываю, благо всегда есть за что!
– Никитушка, угомонись, не могёт он иначе, – укоризненно вздохнула Яга. – Ить традиции литературные да исторические такового подходу требуют. Дай срок, нагрозит да пошумит, а потом, поди, и сам в ножки поклонится…
– Ну… это тоже… вряд ли… так-то уж… – смущённо откашлялся наш злодей. – В ножки, конечно, не поклонюсь, но дело важное имею. Потому и вызвал тебя, сыскной воевода, отдельного разговору ради. Ежели твои холопы насмешки чинить не станут…
– Митя!
– А чё сразу я-то! И улыбнуться нельзя, что ль? Может, я не со зла, может, у меня настроение столь игривое от мыслей приятных сообразовалось…
– Каких ещё мыслей? – почему-то одинаково заинтересовались мы все.
– Дык деревня ж рядом, – не выдержав, бросился взахлёб рассказывать наш младший сотрудник. – А ну как я сейчас петухом взвою! Вот вам крест всем целовать буду, как все петухи наши от такого крику внепланового голос подадут! Свершится над оскорбителем суд божий, отольются слёзки мышкины…
