– …нет, бизнес вроде бы на первый взгляд неплохой. Да кто же его разберет точно? Вот ты спрашивал о моих секретах. Есть у меня, конечно, в загашнике кое-что. Например, никогда не смотри пристально на финансовые результаты и прочую отчетность, на людей смотри. Отчетность – бумага, она сама по себе ничем не рулит. Рулят всем люди. Бизнес – это вообще про людей, именно поэтому им так интересно заниматься. А твой бизнес к тому же еще и про продажи. Вы же финансовые услуги продаете? И как мне узнать, насколько хорошо? А вот как, ты рулишь бизнесом, ты, словно Господь, создал его по своему образу и подобию. Поэтому продай мне ручку. Продашь – значит, умеешь продавать, и бизнес твой умеет. Продашь, и считай, что бизнес тоже продал.
Сосиху-Зашкваркин расслабленно откидывается в кресле, кладет ноги в модных спортивных щиблетах на стол. Как я и предполагал, он забыл о моем неловком жесте. В его восприятии все, что было до этого, всего лишь прелюдия, не более чем приятный разогрев. Он готовится к оргазму. Кульминация наступает. Ну что ж, я продам ему ручку, сделаю это в последний раз с присущим мне профессионализмом и блеском. Господи, я клянусь, что в последний! Больше мне можешь не помогать, но сейчас помоги. Все на карту поставлено. Сейчас помоги, и все. Я обещаю, я завяжу, у меня хватит силы воли… Почему-то не получается начать. Чтобы потянуть время, я беру предусмотрительно выложенную передо мной ручку, верчу ее так и сяк, подношу к глазам. Не получается. Да что же это такое? Ведь миллион раз делал, и вот сейчас, когда нужнее всего…
Внезапно на меня снисходит озарение, божья благодать осеняет кабинет Сосиху, и я понимаю… Ручку невозможно продать в последний раз. Просто не бывает последних разов. Ну продам, ведь не успокоюсь же, захочу большего, буду снова и снова продавать, пока не сдохну. Да даже если не захочу, жизнь заставит. Ради семьи, ради детей, ради родителей. Причины найдутся, они всегда находятся. Один раз встав на эту дорогу, ты не можешь с нее свернуть, нет выхода, совсем нет. С годами я постарею, потеряю хватку, перестану чувствовать нерв времени, плохо у меня будет получаться, но все равно буду продавать проклятые ручки, стану смешон и глуп, но буду, пока не вынесут меня вперед ногами. Надо в завещании написать, чтобы похоронили в удлиненном гробу в форме ручки и памятник такой же поставили. Ручка, воткнутая в могильную плиту. И эпитафия: «Он продавал ручки, пока они не продали его». По цене перегноя, по цене перегноя, конечно…
Казалось бы, выхода нет, но озарение на то и озарение, чтобы осветить выход и из безвыходных ситуаций. Ручку невозможно продать в последний раз, значит, нужно отказаться продавать ее вовсе. Только так можно разорвать порочный круг. Не продавать ее, и все. Игнорировать. Вся жизнь получается насмарку, не о том, куча усилий впустую, и поди еще найди потом какой-нибудь смысл, кроме ручки. Но шанс есть, хоть и маленький. В конце концов, мне всего сорок, вроде как полжизни прожил, в хорошем раскладе впереди вторая половина. На такие шансы можно играть, играл я и на меньшие шансы. И ничего, выигрывал…
Сосиху-Зашкваркин устал ждать. Он уже настроился, приготовился получать удовольствие, чуть ли ширинку не расстегнул.
– Ну же, ну, смелее, – подбадривает он меня. – Продай мне ручку.
Я смотрю в его подернутые от предвкушения медовой сладости глазки и отчетливо произношу короткое заклинание полного отрицалова:
– Не буду.
Он удовлетворенно кивает, думает, хитрый ход это такой, новый оригинальный способ продать ручку. Он с нетерпением ждет продолжения. А я молчу. И после затянувшейся паузы снова повторяю:
– Не буду. – И снова молчу.
– А почему? – начиная подозревать что-то неладное и нервно скинув ноги со стола, спрашивает меня Сосиху.
– Не хочу, – весело говорю я и с вызовом смотрю на мгновенно тускнеющего предпринимателя. Он не понимает, вернее, уже начинает догадываться и съеживается весь как-то, сдувается, на его лице проступает детская почти обида. Еще бы, кайф я ему обломал, настроился уже он, возбудился, разогнался, летит на всех парах к своему маленькому, подленькому счастью – и вдруг… Бах, со всего размаха о стену. Некоторое время я наслаждаюсь его обломом. Но не долго. Что-то произошло со мной. Переродился я, другим стал. Новым. Мне становится жалко Сосиху. Не из-за обломанного кайфа, а в принципе. Глобально жалко, почти как себя, почти как всех. Он ведь такой же, как и я, просто не вылупился еще, не доперло до него, блуждает в потемках, продает ручки… Надо ему помочь.
– Понимаешь, в чем дело, друг, – просто и задушевно начинаю я, – ручки не нужно продавать. Опасно это и бессмысленно. Тут ведь и выгадать ничего не возможно, а прогадать легко. Себя самого проиграешь, и не заметишь как.
Я рассказываю ему все, что только что сам понял. Про мнимый успех, про подлость, требующую постоянного оправдания в виде денег, добываемых еще большей подлостью. Про могилу в виде ручки, про то, что нельзя раз и навсегда перейти в категорию покупателей, все равно придется и продавцом подрабатывать. И в последний раз продать ручку тоже невозможно. И вообще не мы их продаем в конце концов, а они нас. Я не учу его, не вещаю с высокой трибуны, просто делюсь сделанным открытием. Как с братом делюсь, как буханкой хлеба в голодной и холодный год. Сосиху чувствует это, он не посылает меня сразу, он задумывается надолго, и глаза его делаются грустными.
– А что же тогда делать? – спрашивает он меня почему-то шепотом. – Зачем тогда все, если не ручка, для чего она тогда, и мы для чего?
В его голосе чувствуется ужас, и он передается мне. В самом деле, об этом-то я и не подумал. Хорошо… ручку продавать бессмысленно, но что дальше, что вместо? Я совершенно ясно понимаю, если не отвечу на эти вопросы, не только его убедить не смогу, но и себя. И тогда зря все получается. Неудачливый коммерсант просто не продал ручку. Вот что тогда в сухом остатке. От ужаса я впадаю в прострацию, и меня уносит очень далеко. Непонятно куда. Беспомощным я становлюсь и растерянным, как ребенок. Как ребенок… как ребенок… как… Вспышка. Озарение. Второе уже за наш короткий разговор. Воистину судьбоносный и удивительный сегодня день. Долго копилось, нарывало, зрело, а прорвалось сейчас, в экстремальной ситуации, когда все на карту поставлено. Да ведь жизнь моя сознательная с ручки началась! Первое воспоминание, как ворую в прачечной привязанную веревочкой ручку, украдкой приношу ее домой и разрисовываю стены своими детскими мечтами. Вот для чего ручка нужна, чтобы мечтать. Я был маленьким, я не умел и не мог воплощать мечты. Я так и не вырос, я не знал, что с ними делать, мы все не выросли и все не знаем. И от незнания своего, неумелости и незрелости стали друг другу продавать мечты. Поэтому ни одна из них не воплотилась. Блуждают наши мечты по миру, впариваем мы их за три копейки, и очень бедные все, несмотря на нажитые миллионы. Бедные, бедные люди. Бедный, бедный я…
– Смотри, друг… – говорю я и беру в руки лежащую передо мной ручку. Просто так беру, чтобы действие какое-нибудь совершить и не расплакаться от жалости к себе и всему человечеству. Но зажатая в кулаке ручка придает мне сил, и дальше слова из меня валятся как бы сами собой, без малейшего усилия с моей стороны. Как тогда, в первый раз, когда я продавал ручку эмигранту в канареечном пиджаке, но с обратным знаком, что ли… – Смотри, друг, это ручка, – повторяю я еще раз, – ею можно выписать рецепт больному человеку, проверить тетрадку у школьника, постигающего азы науки, можно нарисовать план дома, в котором захочется жить, начертить схему двигателей космического корабля для полета на Марс. Ею много можно сделать. Ею мечтать можно, а мы за тридцать сребреников, за чечевичную похлебку с обглоданным хвостиком лобстера в лучшем случае продаем свои мечты. Нельзя мечты продавать, это как мать, как детей собственных… Мечты воплощать нужно, делом заниматься. Понимаешь?
