Но все же такое нарочитое нарушение УПК свидетельствует: положение было чрезвычайным. О том же самом говорит, казалось бы, давно забытая мера времен комбедов – выделение 25 % собранного зерна бедноте, причем даже не по льготным ценам, а в порядке долгосрочного кредита. Стало быть, в только что собравшей небывалый урожай сибирской деревне бедняки не только голодали, но рынок уже выкачал имеющиеся у них скудные сбережения.
К проведению заготовок были привлечены ОГПУ и милиция, в село отправились партийные и советские работники из городов. За январь – март 1928 года было мобилизовано 2580 ответственных работников губернского масштаба и 26 тыс. уездного и ниже. Естественно, весь низовой аппарат тут же радостно сорвался в чрезвычайщину – ведь со времени отмены продразверстки прошло всего семь лет. И отряды по деревням ходили, и хлеб отбирали просто так и у кого попало, и свои же деревенские «раскулачивали». Того беспредела, что в Гражданскую, уже не было – однако случалось всякое. Давайте примем это за константу: любое распоряжение Центра сопровождалось низовой «чрезвычайщиной». Иначе просто не могло быть. Страна должна заплатить и эту цену – странно думать, что двухвековое шляхетское пренебрежение «быдлом», доведшее народ до одичания, могло бы обойтись дешево. Не могло…
Итак, что же показала «хлебная стачка»? А показала она, что страна стоит перед выбором: либо дальнейшее развитие рынка, либо национальная безопасность – в сущности, тот же выбор, что и в 1914, и в 1918 году. В первом случае бесконечные уступки власти торговцам привели к революции и гибели империи, во втором – при отсутствии таких уступок была выиграна война. Число жертв соразмерять бессмысленно – мы знаем только потери коллективизации, а кто считал, во что обошелся бы альтернативный вариант? Впрочем, уже голод 1928 года, который удалось предотвратить с помощью 107-й статьи, мог быть сравнимым с «жертвами коллективизации».
Но советское правительство не относилось к числу таких, которые позволяли кому бы то ни было играть национальной безопасностью. Эта школа была пройдена еще в Гражданскую. Торговать – так торговать, воевать – так воевать, но хлеб в стране должен быть.
Интересную фразу я прочитала у американского ученого Марка Таугера: «В исторических и прочих публикациях политика коллективизации рассматривается со значительной долей двойственности. С одной стороны, этот процесс отличался высокой степенью насилия и жестокой политикой раскулачивания. В то же время коллективизация привела к существенной модернизации традиционного сельского хозяйства в Советском Союзе и заложила фундамент для относительно высокого уровня производства продуктов питания и потребления в 70—80-х гг.».
Оставим слово «относительно» на совести американца и честно удивимся: а как, собственно, могло быть иначе? Даже когда человек покупает новую квартиру, он знает, что первые несколько месяцев, а то и лет будет жить неустроенно и на всем экономить. А тут делают новую экономику! Право же, есть некая сермяжная справедливось в том, что Мао Цзэдун время от времени посылал интеллигентов в деревню. Может быть, поэтому у китайцев и нет никакой «двойственности», а есть единый процесс вытаскивания страны из средневековья. И как-то особо цинично выглядит человек, который одновременно кушает бутерброд и пишет о «жестокостях коллективизации». Нет, писать-то не возбраняется, но простая порядочность требует отложить бутерброд. Да и сахар из чая – того-с… вприглядочку. Вприглядочку… Страна, не имеющая продовольственной безопасности, не может позволить себе такие изыски….
Социология мироедства
…То – смутители бедных умов
и владельцы железом крытых,
пятистенных
и в землю врытых,
и обшитых тесом домов.
Кто до хрипи кричал на сходах:
– Это только наше, ничье…
Борис Корнилов. Чиж
В течение ближайших пяти лет страна будет фактически находиться в состоянии внутренней войны. Вот только кого с кем? Нынешние историки полагают, что это правительство воевало с народом, который не мог смириться с потерей своего сивки, своего поля и своей свободы распоряжаться выращенным урожаем. Хотя 80 % деревенского народа с этого поля ничего, кроме горба да полуголодного существования, не имели – но историки, по-видимому, считают право собствености святым и заслуживающим преклонения независимо от своих плодов.
Но позвольте уж не поверить, что власть воевала с народом. В первую очередь потому, что доброй половине народа (если не больше) с появлением колхозов хуже не стало. Надо очень не любить людей, чтобы утверждать, что их следовало оставить в русском деревенском аду на вечные времена.
А еще – из-за войны. Потому что побежденное, подмятое, опущенное властью население такой войны бы не выдержало. Более того, даже обычные граждане обычной, нетоталитарной страны ее не выдерживали – взять хотя бы для примера Францию, население которой отнюдь не страдало отсутствием патриотизма, однако ее армия продержалась против вермахта 40 дней. Нет, так могли сражаться только победители, защищающие свою оплаченную кровью и муками победу.
Так что война власти с народом не проходит. Хотя по одну сторону линии фронта действительно стояло правительство – но не в одиночку, как сейчас принято думать, а вместе с частью народа. В середине, как водится, колыхалось громадное болото, склонявшее свои камыши туда, куда ветер дует. А кто по ту сторону? Ну, что там были все старые противники советской власти – от уцелевших белогвардейцев до эсеров – это можно бы и не упоминать. Наверняка отметилась и оппозиция. Но главная сила, против которой шла борьба, – не они. Тогда кто?
В довоенном СССР в качестве символа старого времени, с которым надо бороться, поминались трое: кулак, торговец, поп. Вынесем пока что попа за скобки, не о нем речь. Остаются кулак и торговец.
С точки зрения грубой экономики все понятно. Войны ведутся из-за денег. «Хлебная стачка» окончательно обозначила расстановку сил на селе. С одной стороны – государство и все те, кто не мог жить без покупного хлеба. С другой стороны – частный торговец, наживавшийся на продаже продовольствия, и те, кто это продовольстве поставлял – так называемые зажиточные хозяева во главе с формирующимся классом будущих торговых и сельских олигархов. В «болоте» – середняк, который иногда продавал немного хлеба и вроде бы был заинтересован в высоких ценах, а иногда покупал и был заинтересован в низких. А также те бедняки, которым по неграмотности просто было заморочить голову, а по униженному положению легко купить малой подачкой. Все как в Гражданскую, и предмет драки тот же самый – вольные цены, только вместо хлебной монополии – 107-я статья.
В Гражданскую экономической базой борьбы против вольных цен как раз и были кулаки и торговцы. Не в силах справиться с торговой стихией, власть сосредоточила основную работу в деревне и сумела кое-как залатать дыры, однако большая часть хлеба все же ушла на вольный рынок. (Кстати, вот еще вопрос: где и у кого осели огромные средства, выкачанные во время войны спекулянтами продовольствием? Стартовый капитал нэпа был куда больше, чем мы о нем думаем…) Но большевики умели учиться, и в 1927 году первый удар был нанесен по посреднику-оптовику. Торговцы временно вышли из игры, отправившись зализывать раны. Кулаки же, в общем-то, легко отделались – несколько тысяч сели на небольшой срок по 107-й статье, а в основном все обошлось конфискацией хлеба. Нетрудно догадаться, как они отреагировали на очередной нажим – тем более что тут же резко повысились налоги на зажиточные хозяйства.
