Драться кнутами – это была местная кулацкая страсть. У казаков переняли. Руками тоже махали с большим успехом. Руки у кулаков были, по бабушкиным же воспоминаниям, розовые и пухлые, „как надутые мячики“. От неустанных полевых трудов, надо полагать. У попа тоже были пухлые ручки. Но о батюшке у бабушки – хорошие воспоминания, хотя он тоже жил „хОрОшО“, имея трех лошадей, сколько-то коров и неисчислимое овечье стадо. Это был „батюшка, святой отец“, который накрывал детские головки „своим фартуком“ и тихо спрашивал: „В чем грешен?“ У попа не исходил изо рта, как у кулаков, постоянный поток словесного дерьма – по поводу и без повода.
Страх, который остался у бабушки после контактов с кулачьем, сравним только со страхом перед беглыми с „колесУхи“ (строившейся тогда шоссейной дороги в современной Еврейской автономной области), за-ради которых детям запрещалось в темное время выходить из избы. По ее представлениям, беглые каторжники были что-то вроде сказочных упырей, духов тьмы, которые – оглянуться не успеешь – уволокут тебя в свое логово, в тайгу, и там съедят. Так я отложил себе на будущее еще одну полезную истину: каторгу при царе отбывали не только большевики – страдальцы за народное счастье. Ой, не только!.. Кулаки, по ее мнению, – тоже что-то вроде упырей-людоедов, которые питаются человеческой кровью. А я-то все пытался вразумлять ее: мол, если ты в детстве нарвалась на каких-то отдельно взятых „уродов рода человеческого“, то это не значит, что все богатые крестьяне, раньше вас приехавшие на Амур и успевшие обжиться, были патологическими сволочами! Недавно знакомый по работе рассказал о кулацкой „фамЕлии“ Поздеевых, которые во время Гражданской войны собрали и вооружили на кровные крестьянские копеечки, тяжким трудом нажитые, громадную банду. Перед белыми, особенно перед казаками атамана Семенова, еще делались какие-то натужно-вынужденные реверансы. А с красными не церемонились. И уж тем более не церемонились с „мужиками“, которые остались безо всякой защиты с тех пор, как в Амурской области пала Советская власть. Белые, впрочем, тоже не рассусоливали. Страшное воспоминание времен Гражданской войны – пьяная орава в папахах и желтых казацких погонах, которая выгребла у них (которые уже сумели купить лошадей и сами начинали жить „хОрОшО“) все зерно. Родителей как раз не было дома. Брат пытался возмутиться. Его избили шомполами. Но это другая тема. Вернемся к кулакам как таковым – наглой и хорошо организованной человеческой дряни.
Когда бабушка в детстве пряла и ткала на кулачье, одной бабке-кулачихе не понравилось, как она работает, и бабушка получила по голове удар какой-то деталью ткацкого стана. От этого развились мучительные головные боли, которые не покидали ее всю жизнь. Лечить надо было уже тогда. Но не вылечили. Врач сказал бабушке: „Девка, у тебя кожа к черепу прирастает, оттого и голова болит, клади на макушку сливочное масло“. Бабушка это масло и так бы съела, будь оно у нее тогда! Она до глубокой старости называла его именно так – „сливочное масло“. В два слова. Будто по имени-отчеству…
Кулаки были – не крестьяне. Это была сельская буржуазия. Весьма наглая и весьма организованная сила, спаянная именно классовой солидарностью.
Из бабушкиных же воспоминаний. Было такое понятие: „тЫрло“ (место, где сельская молодежь танцевала „кадрЕль“ под наигрыши гармониста, который садился с гармошкой чуток в стороне, „чтоб пыль в рот не летела“). Так вот, кулацкие детки вели себя на тырле отменно нагло. В принципе, любая девка могла „в ответ“ съездить по любай наглой харе, нравы были вполне патриархальны. Но это, знаете ли, в принципе… а где находился тот принцип, тогда тоже не знали. Наглая харя могла завизжать: „Наших бьют!“ – и вокруг мигом возникала целая „хЕвра“ таких же харь. Родня, родня родни, родня родни родни, соседи, соседи соседей, просто те, кто покурить вышел… в общем, все назревающее поколение „кулацкого“ племени мигом вырастало как будто из-под земли. Поодиночке они не ходили даже в туалет. Благо что туалетов не было, гадили где попало, мало стесняясь противоположного полу. А „мужицкой“ девке, равно же ее другу из „мужицкого“ племени, рассчитывать было не на кого. Ну, разве что на других своих друзей. Это – двое, трое, много – четверо… Помню, я переспросил у бабушки: „Да они что?! Даже девчонок скопом били?!!“ Бабушка ответила: „Так девка же слабее, ее и побить проще“. Вот так.
Вывод? Не вывод, а еще один вопрос: как эти мальчики вели себя через несколько лет, когда повзрослели?»
А повзрослели они как раз к 1927 году.
Вот ведь удивительно: сколько ученых людей пытались понять, что же такое этот самый «кулак» – но именно крестьянка с Дальнего Востока сумела показать не просто группы или классы, а силы – те, которые вот-вот сойдутся лоб в лоб в смертельном столкновении, и горе тем непричастным, кто не успеет вовремя уйти с линии огня. Становится абсолютно понятен и «странный» тезис об усилении классовой борьбы по мере построения социализма. По мере того, как власть прогибала старую страну под новые задачи, росло сопротивление тех сил и отношений, что составляли ее прежнюю основу. Это не правительство раздувало классовую борьбу – это в самой глубине народной жизни столкнулись два геологических пласта, старая и новая основы общества. И давили друг друга до тех пор, пока старое не треснуло, разлетелось осколками, которые потом еще долго выковыривали из сердец и подшипников.
Глава 10. Накануне великой битвы
Тише едешь, дальше будешь.
Поговорка
Куй железо, пока горячо.
Поговорка
…1927 год развеял сразу несколько иллюзий и дал старт сразу нескольким процессам.
Во-первых, он показал, что в покое нас не оставят. Впрочем, ничего неожиданного здесь не было. Еще Ленин в сентябре 1917 года писал: «Война неумолима, она ставит вопрос с беспощадной резкостью: либо погибнуть, либо догнать передовые страны и перегнать их экономически… Так поставлен вопрос историей»
[258].
С учетом уже тогда прорезавшихся аппетитов «мирового сообщества» по части колонизации России эти слова не тянут на роль пророческих – так, простой прогноз, доступный любому студенту. Но после того, как в 20-е годы международное положение СССР нормализовалось, все-таки существовала некая надежда, что есть хоть немного времени для относительно постепенного развития. «Военная тревога» 1927 года развеяла эти надежды, стало ясно: времени почти что и нет.
Ленинский тезис повторил Сталин на ноябрьском пленуме ЦК 1928 года. «Мы догнали и перегнали передовые капиталистические страны в смысле становления нового политического строя… Нужно еще догнать и перегнать эти страны в технико-экономическом отношении. Либо мы этого добьемся, либо нас затрут».
Эти слова широко известны. Менее известны те, что последовали за ними. «Невозможно отстоять независимость нашей страны, не имея достаточной промышленной базы для обороны. Невозможно создать такую промышленную базу, не обладая высшей техникой в промышленности. Вот для чего нужен нам и вот что диктует нам быстрый темп развития индустрии».
