Книга Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации, страница 155. Автор книги Елена Прудникова

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации»

Cтраница 155

Итак, второе постановление нашего Поместного Собора могло бы быть таким:

С решительностью отметая религиозное учение коммунизма, Священный Собор, однако, не находит непримиримых возражений против коммунизма как учения экономического, отрицающего частную собственность и признающего все общеполезное и нужное общим достоянием, ни в Священном Писании, ни в подлинно церковном учении, особенно в учении древней Русской православной церкви, и потому приглашает и благословляет верных чад церкви, бедных и неимущих, со спокойной совестью без боязни погрешить против святой веры, радостно приветствовать узаконенный Советскою властью в С.С.С.Р. коммунистический строй, а богатых и имущих – безропотно, во имя той же веры, ему подчиниться, помня слово Св. Писания, что «блаженнее давать, паче нежели принимать» (Деян. XX, 35) и что лучше быть обиженным и лишенным, нежели обижать и лишать других «да еже братию» (I Кор. VI, 7–8).

30 декабря 1924 г.

Приложение 3
Стихи о деревне советского времени
Демьян Бедный
Памяти селькора Григория Малиновского
Сырость и мгла.
Ночь развернула два черных крыла.
Дымовка спит средь простора степного.
Только Андрей Малиновский не спит:
Сжавши рукою обрез, сторожит
Брата родного.
Тьма. В переулке не видно ни зги.
Плачет капелью весеннею крыша.
Страшно. Знакомые близко шаги,
«Гриша!
Гриша!
Я ли тебя не любил?»
Мысль замерла от угара хмельного.
Грохнул обрез. Малиновский убил
Брата родного.
В Дымовке шум и огни фонарей,
Только темна Малиновского хата.
Люди стучатся: «Вставай… Андрей!..»
«Брата убили!..»
«Брата!»
Тихо снуют по деревне огни.
Людям мерещится запах железа.
Нюхом берут направленье они,
Ищут обреза.
Сгинул обрез без следа.
Но приговор уже сказан у трупа:
«Это его Попандопуло». – «Да!»
«Это– проклятый Тюлюпа!»
Сбилися люди вокруг.
Плачет Андрей, их проклятия слыша.
Стонет жена, убивается друг:
«Гриша!»
«Гриша!»
Солнце встает – раскаленный укор,
Гневно закрывши свой лик облаками,
В луже, прикрытый рогожей, селькор
Смотрит на небо слепыми зрачками.
Не оторваться ему от земли,
Жертве злодейства и братской измены.
Но уж гремит – и вблизи и вдали —
Голос могучей селькоровской смены:
«Злые убийцы себя не спасут,
Смело вперед, боевые селькоры!
Всех подлецов – на селькоровский суд!
Сыщем, разроем их темные норы!
Темная Дымовка сгинет, умрет.
Солнце осветит родные просторы,
Рыцари правды и света, вперед!
Мы – боевые селькоры!»
Проводы
Красноармейская песня
Как родная мать меня
Провожала,
Как тут вся моя родня
Набежала:
«Ах куда ж ты, паренек?
А куда ты?
Не ходил бы ты, Ванек,
Да во солдаты!
В Красной Армии штыки,
Чай, найдутся.
Без тебя большевики
Обойдутся.
Мать, страдая по тебе,
Поседела,
Эвон в поле и в избе
Сколько дела!
Как дела теперь пошли:
Любо-мило!
Сколько сразу нам земли
Привалило!
Утеснений прежних нет
И в помине.
Лучше б ты женился, свет,
На Арине.
С молодой бы жил женой,
Не ленился!»
Тут я матери родной
Поклонился.
Поклонился всей родне
У порога:
«Не скулите вы по мне
Ради Бога.
Будь такие все, как вы,
Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
От Расеи?
Все пошло б на старый лад,
На недолю.
Взяли б вновь от нас назад
Землю, волю.
Сел бы барин на земле
Злым Малютой.
Мы б завыли в кабале
Самой лютой.
А иду я не на пляс,
На пирушку,
Покидаючи на вас
Мать-старушку!
С Красной Армией пойду
Я походом,
Смертный бой я поведу
С барским сбродом.
Что с попом, что с кулаком —
Вся беседа:
В брюхо толстое штыком
Мироеда!
Не сдаешься? Помирай,
Шут с тобою!
Будет нам милее рай,
Взятый с бою.
Не кровавый, пьяный рай
Мироедский, —
Русь родная, вольный край,
Край советский!»
Сергей Городецкий
Убийство селькора
Это там, в заозерных трясинах,
Это там, в соловьиных лесах,
Это в наших, родимых и синих
От простора и снов, полосах.
Это там, в хороводе избушек,
Под соломенной крышей веков,
Где с песчаной дороги-горбуши
Разручьинилась Русь широко.
Это там
наползала
шершавая ночь.
По кустам,
по лозам
прошуршала —
и прочь.
И рассвет,
как удар
топора
вдоль виска,
Алый свет,
как пожар,
распластал
в облаках.
Там, на дороге, дождями омытый,
Руки раскинув, простерся убитый.
В горе застыла жена молодая.
Плачет ребенок, отца пробуждая.
Нет. Он не встанет. Он лег навсегда.
Грузно легла на деревню беда,
Тем, кто боролся за правду и свет,
Древняя дурь отдала свой ответ,
В землю уходит из тела тепло.
Вот каким севом земле повезло!
Эх ты, деревня, кого ты убила?
Юный селькор – твоя лучшая сила!
Будет бессмертною память
Павших в безлюдье глухом,
Выше газетное знамя!
Правда сверкает на нем!
Петр Комаров
Трактор
К нам весной комсомолец Карцев
Первый трактор пригнал в село.
Все село – от юнцов до старцев —
Разговоры о нем вело.
– Ну, конек! Не конек, а диво! —
Трактор щупали мужики.
По всему у них выходило,
Что пахать на таком – с руки.
Только кто-то заметил бойко:
– Конь, конечно… Да конь не тот.
Вот рванет с бубенцами тройка —
Ажно сердце в груди замрет!..
– Рысаки и у нас бывали:
В удилах – таракан с блохой.
Да найдешь хомуты едва ли
Для скотины такой лихой…
В поле двинулись друг за другом,
Наблюдая до темноты,
Как машина в четыре плуга
Отворачивает пласты.
Теплым паром пахнув сначала,
Пласт ложился и остывал.
– Эх, и сила!.. – толпа кричала,
Не скрывая своих похвал.
Долго-долго стояли в поле
В этот день мужики села,
И машина для них была
Первым вестником новой доли.
Последний Иван
Не выдумать горше доли:
Хлеба заглушил бурьян.
Без шапки в открытом поле
Стоит на ветру Иван.
По новым пошла дорогам
Деревня Зеленый Клин,
А он на клочке убогом
Остался совсем один,
Что это случиться может —
Ни духом не знал, ни сном.
И дума его тревожит:
Как быть на миру честном?
Тоскливым и долгим взглядом
На пашню глядит Иван.
С его полосою рядом
Раскинут артельный стан.
А там – и хлеба по пояс,
Пшеница – стена стеной.
И рожь, и ячмень на совесть,
И колос у них иной.
И кажется – даже птицы
Там веселей поют,
А здесь, на его землице —
Одной саранче приют,
Да суслик свистит на пашнях
На разные голоса…
Бессмыслицей дней вчерашних
Лежит его полоса.
Суровый, худой, угрюмый,
Средь поля у двух ракит,
С тяжелой крестьянской думой
Иван дотемна стоит.
Стоит он, решая крепко,
Что раньше решить не мог.
И злая трава – сурепка —
Покорно шумит у ног.
Михаил Исаковский
Вдоль деревни
Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;
Загудели, заиграли провода, —
Мы такого не видали никогда.
Нам такое не встречалось и во сне,
Чтобы солнце загоралось на сосне;
Чтобы радость подружилась с мужиком,
Чтоб у каждого – звезда под потолком.
Небо льется, ветер бьется все больней,
А в деревне – частоколы из огней,
А в деревне и веселье, и краса,
И завидуют деревне небеса.
Вдоль деревни, от избы и до избы,
Зашагали торопливые столбы;
Загудели, заиграли провода, —
Мы такого не видали никогда.
Догорай, моя лучина
В эту ночь молодые
Отменили любовь и свидания,
Старики и старухи
Отказались от сна наотрез.
Бесконечно тянулись
Часы напряженного ожидания
Под тяжелою крышей
Холодных осенних небес.
Приглашенья на праздник
Вчера до последнего розданы,
Приготовлено все
От машин и до самых горячих речей…
Ты включаешь рубильник,
Осыпая колхозников звездами
В пятьдесят,
В полтораста
И больше свечей.
Ты своею рукою —
Зажигаешь прекрасного века начало,
Здесь, у нас,
Поднимаешь ты эти сплошные огни,
Где осенняя полночь
Слишком долго и глухо молчала,
Где пешком, не спеша,
Проходили усталые дни;
Где вся жизнь отмечалась
Особой суровою метой,
Где удел человека —
Валяться в грязи и пыли.
Здесь родилися люди
Под какой-то злосчастной планетой,
И счастливой планеты
Нигде отыскать не могли.
Революция нас
Непреклонной борьбе научила,
По широким дорогам
Вперед за собой повела.
До конца,
До предела
Догорела сегодня лучина,
И тоскливая русская песня
С лучиной сгорела дотла.
Мы еще повоюем!
И, понятно, не спутаем хода, —
Нам отчетливо
Ясные дали видны:
Под счастливой звездою,
Пришедшей с электрозавода,
Мы с тобою
Вторично на свет рождены.
Наши звезды плывут,
Непогожую ночь сокрушая,
Разгоняя осеннюю черную тьму.
Наша жизнь поднялась,
Словно песня большая-большая —
Та,
Которую хочется слушать
И хочется петь самому.
Первое письмо
Ваня, Ваня! За что на меня ты в обиде?
Почему мне ни писем, ни карточек нет?
Я совсем стосковалась и в письменном виде
Посылаю тебе нерушимый привет.
Ты уехал, и мне ничего неизвестно,
Хоть и лето прошло и зима…
Впрочем, нынче я стала такою ликбезной,
Что могу написать и сама.
Ты бы мог на успехи мои подивиться, —
Я теперь – не слепая и глупая тварь:
Понимаешь, на самой последней странице
Я читаю научную книгу – букварь.
Я читаю и радуюсь каждому звуку,
И самой удивительно – как удалось,
Что такую большую мудреную штуку
Всю как есть изучила насквозь.
Изучила и знаю… Ванюша, ты слышишь?
И такой на душе занимается свет,
Что его и в подробном письме не опишешь,
Что ему и названия нет.
Будто я хорошею от каждого слова,
Будто с места срывается сердце мое.
Будто вся моя жизнь начинается снова
И впервые, нежданно, я вижу ее.
Мне подруги давно говорят на учебе,
Что моя голова попросторнее всех…
Жалко, нет у меня ненаглядных пособий, —
Я тогда не такой показала б успех!..
Над одним лишь я голову сильно ломаю,
Лишь одна незадача позорит мне честь:
Если все напечатано – все понимаю,
А напишут пером – не умею прочесть,
И, себя укоряя за немощность эту,
Я не знаю, где правильный выход найти:
Ваших писем не слышно, и практики нету,
И научное дело мне трудно вести.
Но хочу я, чтоб все, как и следует, было,
И, конечно, сумею свое наверстать…
А тебя я, Ванюша, навек полюбила
И готова всю душу и сердце отдать.
И любой твоей весточке буду я рада,
Лишь бы ты не забыл меня в дальней дали…
Если карточки нет, то ее и не надо, —
Хоть письмо, хоть открытку пришли.
Ой, вы, зори вешние
Ой, вы, зори вешние,
Светлые края!
Милого нездешнего
Отыскала я.
Он приехал по морю
Из чужих земель.
Как тебя по имени? —
Говорит: – Мишель.
Он пахал на тракторе
На полях у нас.
– Из какого края ты? —
Говорит: – Эльзас.
– Почему ж на родине
Не хотел ты жить? —
Говорит, что не к чему
Руки приложить.
Я навстречу милому
Выйду за курган…
Ты не шей мне, матушка,
Красный сарафан, —
Старые обычаи
Нынче не под стать, —
Я хочу приданое
Не такое дать.
Своему хорошему
Руки протяну,
Дам ему в приданое
Целую страну.
Дам другую родину,
Новое житье, —
Все, что есть под солнышком,
Все кругом – твое!
Пусть друзьям и недругам
Пишет в свой Эльзас —
До чего богатые
Девушки у нас!
Ты по стране идешь
Ты по стране идешь. И нет такой преграды,
Чтобы тебя остановить могла.
Перед тобой смолкают водопады
И отступает ледяная мгла.
Ты по стране идешь. И, по твоей поруке,
Земля меняет русла древних рек,
И море к морю простирает руки,
И море с морем дружится навек.
Ты по стране идешь. И все свои дороги
Перед тобой раскрыла мать-земля,
Тебе коврами стелются под ноги
Широкие колхозные поля.
И даже там, где запах трав неведом,
Где высохли и реки, и пруды, —
Проходишь ты – и за тобою следом,
Шумя, встают зеленые сады.
Твои огни прекрасней звезд и радуг,
Твоя дорога к солнцу пролегла.
Ты по стране идешь. И нет такой преграды,
Чтобы тебя остановить могла.
Настасья
Ой, не про тебя ли пели скоморохи,
Пели скоморохи в здешней стороне:
«Завяла березонька при дороге,
Не шумит, зеленая, по весне»?
Ой, не ты ль, Настасья, девкой молодою
Думала-гадала – любит или нет?
Не тебя ль, Настасья, с горем да с нуждою
Обвенчали в церкви в зимний мясоед?
Не тебе ль, Настасья, говорили строго,
Что на белом свете все предрешено,
Что твоя дорога – с печки до порога,
Что другой дороги бабам не дано?
Расскажи ж, Настасья, про свою недолю,
Расскажи, Настасья, про свою тоску, —
Сколько раз, Настасья, ты наелась вволю,
Сколько раз смеялась на своем веку;
Сколько лет от мужа синяки носила,
Сколько раз об землю бита головой,
Сколько раз у Бога милости просила,
Милости великой – крышки гробовой?
Расскажи, Настасья, как при звездах жала,
Как ночей не спала страдною порой,
Расскажи, Настасья, как детей рожала
На жнивье колючем, на земле сырой.
Сосчитай, Настасья, сколько сил сгубила,
Сколько слез горячих выплакала здесь…
Говори, Настасья, обо всем, что было,
Говори, Настасья, обо всем, что есть.
То не ты ль, Настасья, по тропинке росной
Ходишь любоваться, как хлеба шумят?
То не ты ль, Настасья, на земле колхозной
Отыскала в поле заповедный клад?
Не твои ль поймали руки золотые
Сказочную птицу – древнюю мечту?
Не перед тобой ли старики седые
С головы снимают шапку за версту?
И не про тебя ли говорят с почетом
В городе далеком и в родном селе?
За твою работу, за твою заботу
Не тебя ли Сталин принимал в Кремле?
И не ты ль, Настасья, говорила бабам,
Что родней на свете человека нет:
– Дал он хлеб голодным, дал он силу слабым,
Дал народу счастье да на тыщи лет.
Он своей рукою вытер бабьи слезы,
Встал за нашу долю каменной стеной…
Больше нет, Настасья, белой той березы,
Что с тоски завяла раннею весной.
Павел Васильев
Песня

Марии Рогатиной – совхознице

1…152153154155156157158
Вернуться к просмотру книги Перейти к Оглавлению Перейти к Примечанию
Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация