Дальше следует и вовсе нечто малопонятное:
«В ночь на 9 марта 1922 года в Якутске чекисты без ордеров арестовали девять известных якутских интеллигентов. Этот скромный эпизод переполнил чашу терпения здравомыслящих работников, натерпевшихся от диктатуры Агеева, секретаря обкома партии Г.И. Лебедева (несколько ранее писавшего в Сиббюро о том, что повстанческое „движение приняло национально-народную окраску“ и что „подавление белобандитизма возможно при почти поголовном истреблении местного населения“) и председателя ревтрибунала А.Г. Козлова.
Вечером того же дня командующий вооруженными силами Петр Савлук вызвал к себе начальника экономотделения ЯкутгубЧК Н.П. Осетрова. Беседа оказалась своеобразной: чекист не только был допрошен в связи с инцидентом, но еще и „испорот розгою, посажен в дом лишения свободы“. Сутки спустя военные власти Осетрова выпустили, одновременно арестовав Лебедева, Козлова и Агеева».
Как говорила Алиса у Льюиса Кэрролла, «все страньше и страньше». «Известные якутские интеллигенты» – словосочетание само по себе завораживающее. Кто они – «интеллигенты», к аресту которых причастно не политическое, а экономическое отделение ЧК, а командующий вооруженными силами по поводу их ареста настолько возбуждается, что устраивает чекисту допрос третьей степени? Только вот не надо говорить: мол, товарищ Савлук был настолько чист душой, что не мог стерпеть беспредела – до сих пор он его прекраснейшим образом терпел. Скорее уж «интеллигенты» были не учителями и литераторами, а коммерсантами или носили в кармане магические по тем временам мандаты снабженцев. Почему командующий за них вступился, предоставим домыслить читателю.
Впрочем, дальше тоже интересно.
«Виновные в терроре и здесь избежали наказания: первого председателя Якутской губЧК И.Б. Альперовича оправдали в связи с крайней молодостью, Синеглазова, Бутенева и других чекистов в апреле 1922 года Сиббюро ЦК постановило расстрелять, но через год сибирские руководители, изучив 108 томов уголовного дела, сочли возможным освободить палачей, вернув Синеглазова в распоряжение ОГПУ».
И ни фига себе пируэты! Сиббюро приняло решение о расстреле – дело обыкновенное. Приговор в исполнение не приводится, а спустя год приговоренных вообще освобождают, решив, что год в ожидании казни послужит достаточной гарантией от будущих злоупотреблений, – тоже не эксклюзив. Но приговоренных освобождают после того, как Сиббюро соизволило ознакомиться с их делом! Для прочтения 108 томов нужен мощный мотив.
По-видимому, первоначальное решение принималось с чьей-то подачи, а потом произошло нечто такое, что заставило высокопоставленных сибирских коммунистов решиться на подвиг чтения дела. С чьей подачи? Военных властей? Или, может быть, коллег арестованных «интеллигентов», у которых такие связи, что могут передать письмо Ленину по линии Наркоминдела? По какой причине Сиббюро занялось чтением дела? Потому что арестованные очень уж громко кричали о своей невиновности? Или потому, что «якутские интеллигенты», наконец, окончательно заигрались, потянув за собой своих заступников?
Как хотите, но от этой истории за версту несет какой-то малопонятной сейчас склокой между партийными, чекистскими и военными властями вокруг неких смутных «экономических», сиречь коммерческих дел. Ибо в то, что чекисты были кровавые звери, а военные – белые и пушистые защитники обездоленных, верится слабо. Не было там белых и пушистых, не выживали они в той крови и грязи. Нет, смутная, очень смутная история…
О следующей можно бы и не рассказывать – сколько же ее мусолить! – однако она хорошо показывает взаимоотношения между центральной и местной властью. Когда из Центра слали грозные циркуляры, а сибиряки, процедив сквозь зубы многоэтажный комментарий: мол, легко вам там, в Кремле, бумажки писать, – все равно делали по-своему. Это так называемое шарыповское дело.
Помните завотделом Ачинского уисполкома Перевалова, который в августе 1921 года собрался бороться с бандитом Соловьевым, побивая спецов и евреев? Этот самый кадр, совместно с начальником Ачинского политбюро и милиции Пруцким, за полгода до того, в ночь на 15 февраля 1921 года арестовал в селе Шарыпово и шести других деревнях 60 человек и устроил «зачистку» методами, которые даже по тем временам вызывают содрогание. Арестованных поодиночке приводили в помещение волостного исполкома, допрашивали, а тех, кого считали опасными, выводили за дверь и там душили. Кого задушить не смогли, добивали деревянной колотушкой. Затем, слегка протрезвев, для прикрытия инсценировали нападение банды на Шарыпово, и Пруцкий даже прострелил себе рукав.
Февраль 1921 года – самый разгар восстания, инсценировка, по-видимому, не вызвала сомнений, так что расправа не привлекла особого внимания. Лишь после пресловутого августовского мятежа Перевалова до партийного начальства дошли и «шарыповские события». Давно одуревший от крови Енисейский губком рассмотрел дело и тихо его замял. Перевалова прикомандировали к милиции – хочет ловить Соловьева, так пусть ловит! – остальных тоже не тронули. Тем бы все и кончилось, но история дошла до Ленина, заставив вождя в очередной раз рассвирепеть и потребовать суда над убийцами, каковой и прошел в Красноярске в декабре.
Процесс был грандиозным, на скамье подсудимых оказались 53 человека, среди которых были два начальника райотделов милиции и три их помощника, 14 милиционеров, три командира коммунистических отрядов. Из 45 убийств обвинение доказало 34, за что 15 человек были приговорены к «высшей мере социальной защиты». Большинство подсудимых не проявили никакого раскаяния, громко заявляя, что в той обстановке иначе было нельзя.
Енисейские власти явно с ними соглашались, потому что, торжественно отрапортовав в Москву о суровом приговоре, тут же помиловали всех осужденных, а вскоре и освободили. Оба лидера, Пруцкий и Перевалов, вышли из тюрьмы через год.
А вы говорите – «государственный террор протии всех слоев населения». Власть с самым большим удовольствием провела бы террор против собственного аппарата. И даже пыталась это сделать – а толку?
Кто-то из этих милых деятелей после войны и в самом деле опомнится, другие только сделают вид, вспоминая старые методы при любом обострении ситуации. Они будут снова и снова срываться, идти в тюрьму за перегибы, каяться, получать новые назначения и снова срываться, и опять каяться – и копить, копить в себе недовольство и напряжение, пока не швырнут страну в катастрофу тридцать седьмого года. И лишь после этого вконец озверевшая власть решит задачу искоренения «гражданского синдрома» самым простым способом – пулей, и жизнь в СССР хотя бы относительно придет в норму.
Часть 2. Рывок за флажки
Куда страшнее отступить, избегая большой крови и не видя иного способа ее избежать. И узнать, что ты ошибся, что случившееся многократно страшнее твоих опасений, а ты опоздал и вернулся к руинам.
Вера Камша. Шар судеб
Итак, революционная партия стала правящей в стране, с которой и до войны непонятно было, что делать, – а уж теперь-то, после войны и революции…
