— Почему же ложь?
— Потому что вы все это придумали.
— Разве?
— А, да ну вас, — махнул рукой Леверинг, — не
хочу с вами спорить. Черт возьми, Клейн, вы же знаете, как я отношусь к Альме.
Я готов за нее жизнь отдать.
— Да, да, — сказал Терри, — вы относитесь к
ней, как ребенок к Санта-Клаусу накануне Рождества. Скажите лучше, когда вы ее
видели в последний раз?
— Вчера вечером, примерно в пять.
— Если с тех пор вы ее больше не видели, откуда же это
настойчивое стремление убедить меня, что я ушел от нее именно в половине
четвертого? Откуда утверждение, что это очень важно?
Леверинг хотел было что-то сказать, потом вдруг схватил
бутылку, налил себе виски, выпил, откашлялся и только после этого уже совсем
мрачно произнес:
— Я видел Синтию.
— Когда?
— Сегодня утром.
— И что она рассказала?
— Синтия спросила, где вчера вечером была Альма. Я
сказал, что она была с вами. Синтия предположила, что вы с Альмой, по-видимому,
ездили в Чайнатаун, так как до этого вы обсуждали роль цвета в китайском
искусстве. Синтия предложила мне попытаться убедить вас в том, что вы ушли от
Альмы в половине четвертого.
— Правда? Интересно, зачем? Она вам это не
объяснила? — поинтересовался Терри.
— Нет… А теперь ответьте на мой вопрос. Почему
прокурору важно знать, где вы были и когда ушли от Альмы?
— Да мне и самому это не совсем ясно. Этот вопрос вам
лучше задать прокурору.
— Иначе говоря, вы мне не доверяете.
— Иначе говоря, мне просто нечего вам сказать.
— Может, у вас есть какие-нибудь предположения на этот
счет?
— Предположения — штука опасная, никогда не знаешь,
куда они могут завести. Чем могу еще служить?
Леверинг поднялся с кресла.
— Я знаю, что вы меня не любите. Вы очень ясно дали мне
это понять, когда мы с Альмой были здесь позавчера. Вы считаете меня жиголо и
нахлебником. Да что с вами об этом говорить, когда-нибудь вы поймете, что
ошиблись во мне!
Леверинг с гордым видом пересек комнату и вышел не
попрощавшись. Спустя несколько секунд Терри услышал скрип спускающегося лифта.
Он подошел к окну и выглянул наружу. Ничего, что могло бы
привлечь его внимание своей необычностью, он не заметил, разве только маленький
неказистого вида грузовичок стоял теперь почти совсем рядом с роскошным
спортивным автомобилем Леверинга.
Увидев, что Леверинга никто не остановил, когда тот, выйдя
из подъезда, направился к своей машине, Терри с облегчением вздохнул.
Но как только Леверинг включил мотор, из кабины грузовичка
выпрыгнул широкоплечий мужчина и быстрым шагом, явно с какой-то целью двинулся
к машине Леверинга. Подойдя к автомобилю, он резко распахнул дверцу.
Леверинг испуганно вздрогнул. Широкоплечий мужчина отвернул
лацкан плаща и сел в машину рядом с Леверингом.
Машина тронулась, доехав до первого перекрестка, повернула
налево и исчезла из вида.
Терри Клейн нажал на кнопку звонка. Дверь отворилась, и в
гостиную шаркающей походкой вошел слуга-китаец. Терри, не отрывая задумчивого
взгляда от грузовичка, бросил через плечо:
— Можешь убрать стакан Леверинга, Ят Той!
Глава 4
Спустя час после ухода Леверинга в дверь позвонили. Едва Ят
Той открыл ее, как с порога раздался голос Синтии Рентон:
— Привет, Филин! Ну что там с носовым платочком? Какие
действия предпримем, главнокомандующий?
Не дожидаясь ответа, она с беззаботным видом прошла в
гостиную и протянула Терри дневной выпуск газеты, в которой было помещено
сообщение об убийстве Джекоба Мандры.
— Хорошо бы выпить чего-нибудь. Терри подал знак Ят
Тою.
Синтия резко повернулась к слуге и лучезарно улыбнулась:
— «Том Коллинз», понимай?
Ят Той осклабился, стараясь подладиться под улыбку Синтии.
— Хорошо понимай.
— А мне еще содовой, — попросил Терри.
— Ты что, Филин, пьешь содовую в чистом виде?
— Да нет, я добавляю немного виски, чтобы придать
содовой вкус. Чем обязан столь приятной неожиданности — видеть тебя в своей
скромной обители?
— Не надо, Терри, — попросила она. — Никакая
это не неожиданность, ты ведь знал, что я приду.
— Пожалуй, что и так, — согласился он. — Я
действительно предполагал, что ты можешь заглянуть ко мне.
— По поводу носового платочка?
— Да, по поводу носового платочка и еще кое-чего.
— О чем это ты?
Перехватив ее взгляд, он спокойно произнес:
— О портрете. О портрете Мандры.
Ее губы, такие нежные и соблазнительные, улыбнулись, однако
в светло-карих глазах мелькнула тревога. Она вдруг перестала улыбаться, присела
на краешек стола и начала нервно болтать ногой.
— Ладно, Терри, не будем тянуть резину. Я боюсь. Лучше
сразу признаться, ведь все равно от тебя ничего не утаишь.
Лицом она была похожа на свою сестру. Только носик у нее был
вздернут чуть больше, чем у Альмы, и волосы отливали медью. Она напоминала
маленькую птичку, которая не может долго сидеть на одном месте и перелетает с
ветки на ветку.
— Присядь-ка лучше в кресло, — попросил ее
Терри. — В моем сознании твой образ связан с постоянным стремительным
движением. Сколько тебя помню, всегда куда-нибудь спешишь.
— Ты прямо как дорожный инспектор, — заметила
Синтия.
Она подошла к креслу, села, положила ногу на ногу и, бросив
быстрый взгляд на свои ноги, поинтересовалась:
— Ничего, что я так?.. Ладно, не буду тебя смущать… —
Она потянула юбку чуть вниз. — Так лучше? Видишь ли, следовало бы
научиться принимать позу, приличествующую моменту: скромная целомудренная
девушка, потрясенная трагедией, жаждет получить информацию от мужчины, который
когда-то был адвокатом. Впрочем, нет, ты мне больше нравишься таким, какой ты
сейчас — просто Филин. С тех пор как ты начал увлекаться этими китайскими
штучками, ты стал похож на развесистый дуб — на каждой ветке по филину. Да не
смотри ты на меня так, Терри. По правде говоря, вся эта история меня просто доконала.
И тут еще ты со своим пронзительным взглядом. Такое ощущение, будто ты читаешь,
что у меня там внутри, как бы я этому ни противилась. Не по душе мне этот твой
взгляд, сковывает он меня.
— Зачем же тогда противишься?
— Откуда я знаю? Наверное, во мне есть нечто такое, что
мне хотелось бы утаить от посторонних глаз. Вот я и шучу, дурачусь, чтобы
скрыть это самое нечто. И это стало уже привычкой. А теперь, Филин, будь
хорошим, послушным мальчиком и расскажи мне о носовом платке.
