— Да, я готова, если это коснется лишь меня. Меня
беспокоит только Синтия. Мне все равно. Я боюсь за Синтию. Она ведь еще совсем
ребенок, Терри.
— Нет, Альма, — медленно растягивая слова,
произнес Терри. — Она не ребенок. Она женщина. Она всего на три года
младше вас.
— Знаю, Терри. Может, вы и правы. И все же она ребенок.
Жизнь еще по-настоящему не коснулась ее.
— Не нужно пытаться ограждать Синтию от жизни. Это
бессмысленно, — серьезно заметил Терри.
Она подняла на него глаза.
— Терри, меня жизнь потрепала, и я не хочу, чтобы она
потрепала и Синтию.
— И как она вас потрепала, Альма?
— Не могу объяснить. Мне кажется, что такие вещи вообще
невозможно объяснить. С жизнью невозможно схватиться в открытую. Просто
невозможно. Жизнь сводит на нет все твои попытки защититься, она действует, как
ржа, которая медленно, но верно разрушает железо, и вот в один прекрасный миг
ты вдруг понимаешь, что схватка эта тобою проиграна, а ты даже и не
подозреваешь, что она вообще была.
Он покачал головой и кончиками пальцев нежно потрепал волосы
у нее на виске.
— Возможно, цена, которую вы заплатили за успех,
оказалась слишком высокой.
— С чего вы это взяли? — спросила она.
— Тут дело не в вас одной, — сказал он, поглаживая
ее волосы. — Это происходит со всеми, кто сосредоточивает свои усилия на
стремлении добиться успеха. Видите ли, Альма, жизнь — это тяжкое состязание. Не
важно, к какой цели ты стремишься, найдутся миллионы людей, которые будут
добиваться того же. Из этих миллионов достаточно высокой одаренностью обладают
сотни тысяч. Поэтому дело тут не в таланте, а в умении приспособиться.
Победителей отличает готовность жертвовать тем, чем другие жертвовать не могут.
— Вы хотите сказать, что мне не нужно было бороться,
что надо было покориться судьбе?
— Нет, — возразил он. — Я вовсе не хочу так
сказать. Дело тут намного серьезнее. Вопрос в том, какую именно цель вы
выбираете.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Терри, расскажите мне об этом. Я хочу знать. Жизнь
потрепала меня, она потрепала почти всех моих знакомых, а вот вас пощадила. Я
пытаюсь делать все возможное, чтобы она пощадила и Синтию, но у меня, как
видите, ничего не получается. Синтия — как котенок, который гоняется по комнате
за скомканной бумажкой. Мне бы хотелось сидеть где-нибудь с краешку и наблюдать
за ней. Она совсем не думает о последствиях, и мне бы хотелось, чтобы так и
оставалось. Знаете, Терри, когда я вижу человека, который только и делает в
жизни, что резвится, готова биться об заклад, что за ним есть кто-то, кто
принимает на себя все удары, обычно это отец или мать, которые лелеют свое
дитя, или сестра, как это у нас с Синтией. Синтия постоянно попадает в переделки,
и я постоянно выручаю ее. И вот теперь она попала в такую переделку… Я боюсь,
что на этот раз мне не помочь ей.
— Думаете, дело обстоит так плохо?
Она кивнула и, положив голову ему на колени, задумалась.
Потом попросила:
— Так расскажите мне, Терри, каким образом вам удалось
сохранить непосредственность. Вы отказываетесь серьезно относиться к жизни, и в
то же время вы уважаете ее, как уважают сильного соперника. Нельзя сказать, что
вы ее недооцениваете, но вы не очень-то и думаете о ней. Вы такой же искатель
приключений, как и раньше, до поездки, а может, даже и больше.
— Наверное, Альма, — задумчиво сказал он, —
это вопрос выбора цели. Вы хотели стать известной художницей. Вы хотели, чтобы
ваш успех принес вам деньги. Вы включились в трудное состязание. Вы обладаете
талантом, граничащим с гениальностью, но ведь и у многих других есть талант. Вы
добились своей цели, потому что шли на жертвы. То же самое можно сказать и о
молодых врачах, юристах, бизнесменах, в сущности, обо всех, кто принимает
участие в этой тяжелой конкурентной борьбе. Я же не жертвовал ничем, потому что
не стремился к той цели, к которой стремятся все остальные. Мне трудно
объяснить это так, чтобы вы поняли, Альма. Однажды я услышал, что в одной из
отдаленных областей Китая есть древний полуразрушенный город, где хранится
много золота и драгоценных камней, но попасть туда можно, только став
послушником монастыря, расположенного в тех краях. Вот я и стал послушником. Я
не собирался чему-либо учиться в этом монастыре. Я думал лишь о том, как добыть
драгоценные камни и смыться оттуда.
— Там действительно были драгоценные камни? —
спросила Альма, в ее глазах вспыхнул интерес.
Он кивнул.
— И вам удалось раздобыть хоть сколько-нибудь?
Он отрицательно покачал головой.
— Почему?
— Я не знаю, вернее, я знаю, но мне трудно объяснить
это. Меня заинтересовала наука о жизни.
— Которую преподавали в монастыре?
— Да.
— Что это за наука, Терри?
— Она касается как раз того, о чем мы с вами сейчас
разговариваем, то есть того, что мы выбираем в качестве меры успеха. Все в
жизни относительно. Материальный успех тоже относителен. То действительно
великое, что по-настоящему можно желать всем сердцем, доступно лишь избранным.
Чтобы войти в этот волшебный круг, надо быть либо удачливым, либо способным
обойти своих соперников, заплатив жизни за это более дорогой ценой. Если
человек не думает о материальном и стремится лишь к самосовершенствованию,
сконцентрировав на этом все свои силы, он вдруг обнаруживает, что у него нет
соперников. Борьба происходит не снаружи, а внутри него самого. И вот
получается, что успех, которого он добивается в этой борьбе, приводит не только
к тому, что в нем растет радость от ощущения своего бытия, но и к тому, что
ему, как правило, сопутствует удача и в материальном плане.
— Ну а что же происходит со мной? — спросила она.
— Деньги, — продолжал Терри, — это лживый
бог. Люди поклоняются ему, а он их предает. Стремясь добыть побольше денег,
люди дерутся за них и становятся эгоистичными и надменными. В погоне за
материальным благополучием они теряют здоровье и способность радоваться жизни,
и вот тогда бог, которого они создали для себя, смеется над ними. Они чувствуют
себя так же, как умирающий от голода в пустыне человек, которому предлагают
золото вместо еды. Но зачем ему золото, ведь…
Он замолчал, когда еле слышный звук шагов в коридоре вдруг
перерос в угрожающий властный топот.
— Боюсь, Альма, что полиции все же удалось установить
ваше местонахождение, — сказал он почти спокойным голосом.
Румяна на ее лице ярко вспыхнули, тогда как кожа покрылась
мертвенной бледностью.
— Терри, что мне говорить им? — спросила она
шепотом.
Раздался громкий, требовательный стук в дверь. Терри обнял
Альму за талию и бодрым веселым тоном посоветовал:
— Не говорите ничего, но постарайтесь быть при этом как
можно более болтливой.
