— Да, конечно, мы подумали и о такой возможности, но мы
решили, что эта женщина предпочтет оставаться в тени. Мы, естественно, были
страшно напуганы, но сама идея показалась нам тогда такой удачной. Ты ведь
знаешь Джорджа Леверинга. Он столько раз играл на нечестных скачках, что теперь
утверждает, будто в мире нет ничего честного и все можно уладить. Он сказал,
что к нашей идее ни с какой стороны не подкопаешься.
Задумавшись, Терри склонил голову и стал ходить взад и
вперед по комнате.
Вдруг он резко повернулся к Синтии.
— Если что-нибудь случится, никому ничего не говори.
Сиди тихо, пока тебе не дадут возможности поговорить с твоим адвокатом.
Синтия посмотрела на Терри, в глазах ее отразилась тревога.
— Я хочу еще немного выпить, Филин. Дома меня ждет
Альма, и Стабби торчит в своей машине где-нибудь около моего подъезда. Если бы
ты знал, Филин, как мне не хочется видеть Стабби! Он ужасно ревнивый. Он
раздобыл для меня адвоката, и теперь я должна быть благодарна ему! Он такой
нудный, такой дурак!..
Да-а, ужасный выдался денек! Филин, дорогой, ты представить
себе не можешь, как трудно быть эдаким молодчагой-парнем, не унывать ни при
каких обстоятельствах, ни к кому не обращаться за помощью. Альма меня не
понимает, Филин. Ей кажется, что я никогда не бываю серьезной. Конечно, она
меня любит, но считает своим долгом постоянно опекать меня. Она полагает, что
я, как маленькая бабочка, растрачиваю свой талант по мелочам, прожигаю жизнь.
— Тебе, Синтия, придется немного подождать, прежде чем
ты увидишь Альму, — сказал он.
— Что ты имеешь в виду? — Она выпрямилась в
кресле.
— Инспектор Мэллоу увез ее в участок.
— Давно?
— Незадолго до того, как я приехал сюда и мы
встретились. Они нашли портрет и увезли его с собой в участок. Этот свидетель,
Джек Уинтон, опознал его. Одновременно объявился твой адвокат, и полицейские,
приняв во внимание показания Уинтона, решили тебя больше не задерживать. Однако
благодаря портрету им все-таки удалось установить, что Альма находится в
мастерской Веры Мэтьюс. Они захотели переговорить с ней — так, на общие темы.
— Филин! — вскрикнула она. — Ты что, хочешь
сказать, что нас выдал Джордж Леверинг?.. Да этого просто не может быть! Он не
мог так поступить… Конечно, он мог ошибиться где-то… Как ты думаешь, Филин, они
будут грубыми с ней?
— Нет, сейчас нет. Потом.
— Когда потом?
— Когда они найдут тот, другой портрет.
— Но они не должны его найти. Умоляю тебя. Филин,
сделай так, чтобы они не нашли его! Ведь можно что-нибудь сделать. Нужно
что-нибудь сделать!
Он вдруг очень пристально посмотрел на нее.
— Не смотри на меня так, Филин, — сказала она
нетерпеливо и неожиданно осознала, что он не слышит ее. Он так напряженно
сосредоточился, что жизнь, казалось, угасла на его лице, тогда как вся его
умственная энергия собралась в одной, раскаленной добела точке внутренней
концентрации.
Синтия смотрела на него как зачарованная.
Прошло секунд семь-восемь. Потом он задумчиво произнес:
— Нет, они не должны найти этот портрет. Если они
найдут его, случится непоправимое.
Он подошел к буфету, достал бутылку с виски и поставил ее
обратно на стол.
— Ну вот, наконец-то, — заметила Синтия. —
Это ты молодец — здорово придумал!
Терри налил в ее бокал немного виски. Она задумчиво
посмотрела на янтарного цвета жидкость.
— Филин, ты что — стараешься меня напоить, да? —
спросила она.
Смешав виски с имбирным элем, он сказал:
— С какой стати я буду стараться напоить тебя?
Она захихикала.
— Вы что это, Терри Клейн, никогда не читали бульварных
газет? Там много бывает всяких жутких историй: «Правда, я и представления не
имела, где мы оказались, — рассказывала репортеру газеты „Хоусис“
хорошенькая мисс Смит, блондинка девятнадцати лет, — я думала, мы идем в
музей, чтобы посмотреть там на какие-то гравюры. Он достал бутылку, наполненную
желтоватой жидкостью, и сказал, что это холодный чай. Моя мамочка не позволяет
мне пить кофе, а вот против чая она ничего не имеет. Ну я и выпила. Я заметила,
что у этого чая какой-то странный вкус, но я не придала этому значения и выпила
все. Что было потом — не помню, помню только, как, выбив двери, в квартиру
ввалились полицейские».
Синтия подняла бокал так, чтобы на него упали лучи от лампы.
— Если у напитка такой цвет, Филин, значит, он ужасно
крепкий. Ну ладно — была не была!
Она залпом осушила бокал, потом с многозначительным видом
поставила его на стол перед Терри.
— Знаешь, Терри, я готова тебе помочь… Скажи мне,
Филин, а почему ты хочешь напоить меня? — Она вытянула вперед свои
стройные красивые ноги, пошевелила пальчиками и задумчиво сказала: — Терри, я
думаю, что пора сделать остановку. Каждый раз, когда я шевелю пальцами, мне
кажется, будто что-то шевелится в моем мозгу, и мне хочется смеяться.
— Ну что ж, — сказал он, — дети тоже смеются,
когда шевелят пальчиками на ногах.
— Ах, какой ты добрый, Филин! Признаться, я думала, ты
разозлишься. Знаешь, я все-таки хочу чуть-чуть напиться. Вообще-то я собиралась
поставить точку после второго бокала, но уж коли ты решил накачать меня
спиртным, я, пожалуй, буду пить до конца: интересно, не попробуешь ли ты
воспользоваться этим и… Боюсь, что ты не…
Она соскользнула с кресла, поднялась на ноги, выставила
перед собой руки и сделала вид, что хочет одним указательным пальцем коснуться
другого и что это ей никак не удается.
Он подошел и обнял ее за талию.
— Кончай ломать комедию, Синтия.
— И не собираюсь. Мне это доставляет удовольствие. Я
живу в мире, в таком ужасно серьезном мире, с такими ужасно серьезными людьми —
у всех такие кислые физиономии, все так страдают, мучаются, все такие занятые.
А я не хочу жить так, как они, и поэтому они думают, что я ненормальная. Ты
наверняка слышал историю о лисе, которому отрубили хвост. Так вот, он хотел,
чтобы и все остальные лисы были, как он, — без хвоста. Я думаю, Терри, то
же самое можно наблюдать и в нашем мире. Жизнь так прекрасна, а люди запираются
в душных кабинетах и переживают по поводу процентов, которыми обложен
национальный долг, по поводу высоких цен на бензин или же ломают себе голову
над тем, какая политическая партия потратит деньги из государственной казны.
Представляешь, Филин, как было бы здорово, если бы власть в стране захватили
молодые повесы и стали бы осуществлять контроль над банками и всем остальным. Тогда
каждому поневоле пришлось бы быть веселым. Они бы внесли в конституцию такую
поправку, которая каждому гражданину вменяла бы в обязанность перед обедом
выпивать хотя бы один коктейль.
