— Каким образом его убили? — спросила она.
— Его убили из «слив-гана», — беззаботно-шутливым
тоном ответил Терри.
— Терри!
— О, это еще не все, Альма! Прокурор весь из себя такой
таинственный, прямо жуть берет. Вопросы задает самые неожиданные, делает
какие-то туманные намеки. Да, вот еще, чуть не забыл, — про носовой
платочек.
— Какой платочек?
— Обыкновенный платочек, в уголке вышита буква «Р»,
духами сильно пахнет. Видели бы вы, какой у прокурора был вид, когда он показал
мне этот платочек, — прямо как у трагического героя.
Она отвела глаза.
— Вы узнали платочек? — голос у нее был хриплый,
напряженный.
— Разумеется, нет. Сами знаете, любой платочек состоит
из такого количества элементов, каждый из которых надо опознавать
отдельно, — размер, материал, фактура, кайма, отделка…
— Не валяйте дурака, Терри! Это был мой платок?
— Этого я сказать не могу, но вот духи действительно
похожи на те, которыми пользуется ваша сестра.
— Синтия не знала Мандру, — уверенно сказала
Альма.
Терри взглянул на потолок и как бы между прочим произнес:
— Когда я позвонил, вы были в халате, в котором обычно
работаете?
— Вы полагаете, для того, чтобы полить цветы, нужно
надевать рабочий халат?
Он кивнул.
— Да хватит вам дурака валять!
— У вас пальцы в краске. Она уставилась на свои руки.
— То есть были в краске, когда я позвонил, но вы,
похоже, успели вытереть их тряпкой, следы, однако, все же остались.
Прежде чем до нее дошло, что он имеет в виду, Терри быстро
направился к двери в рабочую комнату. Альма схватила его за рукав, пытаясь
остановить.
— Нет! Нет! Терри! — вскрикнула она. — Не
надо! Пожалуйста, не надо! Не заходите!
Он уже нажимал на ручку двери, когда она повисла на нем.
Дверь распахнулась, оба они потеряли равновесие и, перелетев через порог,
оказались в рабочей комнате.
Сквозь матовое стекло окна огромных размеров в комнату
лились солнечные лучи, наполняя ее ровным, мягким светом. На стенах тут и там
висели картины, в центре комнаты стоял мольберт, укрепленный на нем холст был
завешен куском черной материи. На столе лежали палитра и кисти. Через спинку
стула был перекинут рабочий халат.
Терри, которому первым удалось восстановить равновесие, решительно
отстранил от себя Альму, рванулся к холсту и сдернул с него материю.
То, что он увидел, поразило его: с холста размером три на
два с половиной фута на него смотрели холодные, насмешливые глаза мужчины.
Лицо у него было из тех, на которые достаточно взглянуть
лишь раз, чтобы уже никогда не забыть. Мастерство, с которым был выполнен
портрет, подчеркивало эту особенность.
Фон на портрете был темным, почти черным. Из глубины, как бы
возникая из мрака, выступало лицо, черты которого были, однако, ярко освещены.
Это смуглое лицо странным образом сочетало в себе глумливый цинизм и страстное
томление по чему-то ушедшему, навсегда потерянному. Явственно можно было
различить длинный с горбинкой нос, тонкие, искривленные в злобной усмешке губы,
но главное, на чем невольно задерживался взгляд, — глаза:
серебристо-зеленые, горевшие сумрачно, подробно кораллам у берега далекого
тропического острова.
Терри Клейн критически разглядывал картину.
— Чудесный портрет, — сказал он. — А
говорили, что не знаете Мандру.
Она вцепилась ему в плечо обеими руками. Не отводя глаз от
портрета, Клейн похвалил:
— Здорово он у вас вышел, Альма. Здорово, ничего не
скажешь. А когда это вы успели написать?
В глазах ее промелькнуло выражение беспомощности.
— Терри, пожалуйста… — умоляюще произнесла она.
— Что «пожалуйста»?
— Пожалуйста, не надо.
— Что «не надо»?
— Не расспрашивайте меня об этом.
— Коль уж я попал в эту переделку, я вправе ожидать от
вас помощи, тем более что это только начало. Боюсь, что нам в любом случае
придется действовать сообща. Поэтому мне не хотелось бы ходить в потемках, я
должен чувствовать под ногами твердую почву.
Она плотно сжала губы, давая тем самым понять, что не
проронит больше ни слова.
— Давно вы здесь, в мастерской? — поинтересовался
он.
Она покачала головой.
— Так давно вы здесь? — повторил он свой вопрос. В
комнате воцарилась тягостная тишина, наконец Альма не выдержала и заговорила:
— Приблизительно с четырех часов утра… О Терри,
пожалуйста, не заставляйте меня рассказывать все. Конечно, вы можете заставить
меня говорить, мы оба знаем это. Вы всегда обладали такой властью надо мной!
Вы можете заставить меня сделать все, что угодно. Я ничего
не могу утаить от вас и никогда не могла. До вашей поездки в Китай… той ночью…
— голос ее сорвался, и она вновь замолчала.
— Вы только расскажите мне обо всем, Альма, и я
постараюсь вам помочь, — ласково попросил он.
— Нет, нет! Вы не должны ничего знать, я не хочу, чтобы
вы имели хоть какое-то отношение к этому делу, ради Бога, Терри!
— Но я уже имею это самое отношение!
— Да нет же! Вас всего-навсего допросили. Это ведь еще
ничего не значит. Обещайте мне, что сядете в самолет и улетите из города.
— Это мне не поможет, Альма. Наоборот, только усугубит
мое положение. К тому же я не хочу бросать вас в беде. Поэтому лучше расскажите
мне все по порядку, не бойтесь. Ведь Мандру убили не вы?
— Конечно не я.
— А вы знаете, кто?
— Нет, — с отчаянием в голосе произнесла
она, — конечно нет… О Терри, вы так нужны мне! Почему так получается, что
я никогда не могу прибегнуть к вашей помощи именно тогда, когда она нужна мне
больше всего!
Она прижалась к нему, как ребенок, который от страха перед
темнотой прижимается к матери. Он нежно обнял ее.
— Альма, успокойтесь, ну не надо так дрожать.
Расскажите, в чем дело, и я помогу вам.
Она молчала. Голову она положила ему на грудь, пальцами
крепко вцепилась в плечи. Потом вдруг отпрянула от него и рассмеялась. В смехе
ее слышалась какая-то горечь, но глаза смотрели дерзко, с вызовом.
— Нет, Терри, вы не поможете мне, и на этом точка.
— Да нет же, помогу!
— А я говорю — не поможете!
Он снова прижал ее к себе, она приподнялась на носках и
дрожащими губами потянулась к его губам, потом вдруг оттолкнула его от себя.
