— Расскажите мне об этой штуке, — кивком он указал
на портрет.
— Нет.
— Послушайте, Альма, вы что, пытаетесь выгородить
Джорджа Леверинга?
Терри, я не стану разговаривать с вами на эту тему. Больше
вы от меня ни слова не добьетесь.
Он задумчиво посмотрел на картину и хмуро заметил:
— Ладно, Альма. Может, так оно и лучше. Но имейте в
виду: я хочу разобраться в этой истории и я помогу вам. Может, действительно
будет лучше, если я не узнаю от вас ни одного факта, так как, если бы вы
сообщили мне хоть один, это связало бы мне руки. Но запомните, Альма, я помогу
лишь вам, и только вам одной. И если вы попытаетесь выгородить кого-то или
взять на себя чью-либо вину, я все равно об этом узнаю. Я не допущу, чтобы вы
за кого-то расплачивались, не важно за кого — за Леверинга, Синтию или еще
кого-нибудь.
Он вышел из рабочей комнаты в гостиную и, взяв с кресла свою
шляпу, надел ее.
— Терри! — крикнула она, когда он уже собирался
выйти из квартиры. — О, Терри, если бы вы только могли понять, если бы вы
только знали…
— Не переживайте, — хмуро прервал он ее, —
может, чего-то и не пойму, но уверяю вас, все, что нужно, я узнаю. И уж тогда
сполна рассчитаюсь с тем, кто сейчас водит вас за нос.
Она стояла и смотрела на него, и глаза ее были полны тоски и
боли. Терри вышел из квартиры и аккуратно закрыл за собой дверь.
Сразу за туннелем Стоктон-стрит органично вливается в район,
где столько китайского, что кажется: здесь правит Дракон.
Китайские антикварные магазины, в роскошных витринах которых
специально для туристов выставлены самые разнообразные, самые редкие предметы
восточного искусства. Тут же, рядом с этими богатыми магазинами, располагаются
многочисленные лавки, в которых можно купить все, что необходимо китайцу для
жизни: редкие лекарства с Востока; отростки оленьих рогов, употребляемые для
поддержания силы и смелости; корни женьшеня для восстановления крови. Прямо на
тротуаре стоят лотки с цукатами, креветками и какими-то особенными,
темно-коричневыми, похожими на кусочки кленового сахара, сушеными морскими
ушками.
За этими роскошными магазинами с ярко освещенными витринами
теснятся дома, в которых, подобно пчелам в ульях, живут китайцы. Когда
представители одного народа, привыкшие к городам, где так мало свободного
пространства, где жить приходится в такой невероятной тесноте, не мешающей им,
однако, чувствовать себя счастливыми, оказываются в новых условиях, не похожих
на прежние, непреодолимая сила привычки вновь соединяет их вместе, заставляя
жить в тесном, неразделимом сообществе.
Здесь, где редко можно встретить человека с белой кожей, в
этих домах с невзрачными, обшарпанными подъездами, с узкими лестничными
пролетами, с длинными коридорами, по обеим сторонам которых столько дверей, что
кажется, будто это — одна огромная квартира со спальнями, детскими, гостиной,
кабинетами, кухней и так далее, на самом же деле в этой гармоничной
перенаселенности, непостижимой для ума западного человека, живет множество
китайских семей.
Терри Клейн вошел в тускло освещенный подъезд, поднялся по
лестнице с перилами, отполированными до медного блеска частым прикосновением
человеческих ладоней, и направился к располагающейся в конце коридора двери,
выглядевшей грязней и обшарпанней, чем все остальные. Открыв эту дверь, он
увидел перед собой другую — массивную, из дорогого тикового дерева.
Терри нажал на кнопку звонка. Ждать пришлось недолго. Дверь
отворилась, и перед Терри предстал слуга-китаец с изборожденным морщинами
лицом. Глаза его были лишены всякого выражения; он скользнул взглядом по Терри
и пропустил его внутрь.
Клейн вошел в крохотную прихожую, обогнул ширму и оказался в
гостиной, пол которой был покрыт роскошным пушистым ковром.
Чу Ки был человеком суеверным, он ни в коем случае не
допустил бы, чтобы двери комнат его квартиры располагались на одной линии с
окнами или друг против друга. Чу Ки не случайно поставил ширму у самого входа в
гостиную: всякому китайцу известно, что те беспризорные, всеми отвергаемые души
умерших, которых на Востоке называют «Бездомными Привидениями» и которым за
земные грехи судьбой назначено блуждать в сумерках потусторонней жизни, могут
передвигаться лишь по прямой линии. Эти привидения не могут пересекать
зигзагообразные мостики, не могут перешагнуть через специально оставленное в
темном коридоре бревно, не могут обогнуть они, естественно, и ширму.
В логике Чу Ки отказать было нельзя; он прекрасно понимал те
аргументы, которые его западные знакомые выдвигали, чтобы доказать
несостоятельность подобных предрассудков, и тем не менее он ни на шаг не
отступал от освященных веками, испытанных мер предосторожности.
Как только Терри вступил в гостиную, Чу Ки снял большие очки
в роговой оправе — тем самым он показал, что разница в годах не имеет никакого
значения, что он считает Терри равным себе и высоко ценит его ум.
Терри сложил ладони на китайский манер и учтиво поклонился.
— Как солнечные лучи греют умирающие листья осени, так
вы дарите новую жизнь моему сердцу, — произнес Чу Ки на кантонском
диалекте.
— Это я пришел насладиться солнечным светом вашей
великой мудрости, — на том же диалекте ответил ему Терри.
Чу Ки вежливым жестом указал на кресло, предназначенное для
самых почетных гостей. Если бы Терри не был стеснен временем и мог следовать
всем правилам китайского этикета, он бы принялся убеждать хозяина, что
недостоин занять столь почетное место, сделал бы вид, что собирается сесть в
другое кресло, и предоставил тем самым хозяину возможность произнести лестную
для гостя пространную речь. Но Терри очень спешил, ему было не до тонкостей
китайского этикета, однако, чтобы не показаться бестактным и не обидеть Чу Ки,
он заговорил на английском и сразу перешел к сути дела.
— Где Соу Ха? — спросил он.
Чу Ки ударил в гонг. Резная панель в стене сбоку от Терри
бесшумно отодвинулась в сторону, и в комнату вошел старик слуга. Его лицо было
совершенно бесстрастным. Чу Ки произнес имя дочери. Слуга удалился. Несколько
секунд спустя открылась другая дверь.
В Китае отец дает дочери имя, которое соответствует его
представлению о ней. Сочетание слов «Соу Ха» в неуклюжем, крайне
приблизительном переводе с китайского означает Вышитое Сияние.
Как только в комнату вошла девушка, Терри поднялся с кресла.
Она была хрупкой и изящной, как лепесток лотоса, от нее веяло свежестью горной
росы. Своими аспидно-черными глазами она взглянула на Терри, ее губы, красивые
линии которых были смело подчеркнуты помадой, расплылись в улыбке. Ее длинные
тонкие пальцы коснулись его руки.
— Извините, что пришла не сразу. Когда слуга сообщил
мне, что отец хочет видеть меня, я решила привести себя в порядок.
— Как вам не стыдно! — укоризненно воскликнул Терри. —
Сам Творец не смог бы добавить что-либо к вашему совершенству.
