Но как добиться того, чтобы люди стали такими «догадливыми» и упорными? Мазохист решает, что сначала нужно полностью посвятить себя им, сделавшись для них настолько полезными, чтобы без него они не могли обойтись. Незаменимость, нужность, служение с полной отдачей – вот хоть какая-то гарантия того, что неявно, «подпольно» любовь и забота все же просочатся к нему вместе с ощущением безоговорочной «хорошести», если не «святости».
Когда-то в детстве, будучи совершенно беспомощными перед родительским давлением, унижением и насилием, они спасались мечтами о том, чтобы стать большими, сильными, хорошими (непохожими на своих родителей), либо пытались соответствовать всем родительским требованиям, служить безупречно, предупреждать их желания, даже не замечая в этом несправедливости или садизма.
В результате маленький мазохист просто «заглатывает» родительского садиста, помещает его внутрь. И теперь внутренний садист заставляет его самого терпеть лишения и страдания, много работать на других, не роптать, не замечать усталости, не жаловаться, не отдыхать и не получать удовольствие. «Проглоченный», внутренний садист, как коварные мифические сирены, начинает петь: «Старайся. Не будешь нужен другим – выкинут тебя из отношений, будут недовольны тобой – растопчут, будешь вести себя агрессивно – накажут, будешь чего-то хотеть – унизят, воспользуются, заругают».
Мазохист – не альтруист. Мазохист отчаянно нуждается в любви, заботе, признании, в том, чтобы кто-то большой и добрый все же пришел и разрешил ему жить в свое удовольствие, хотеть, иметь, радоваться.
И сколь заветной ни была бы эта мечта, она почти невоплотима, потому что даже если это случится, они не смогут воспользоваться разрешением. Ведь они уже не очень знают, как жить, не страдая. Отвыкли ощущать и знать, чего хотят. Не понимают, что может доставить им удовольствие. Не ощущают и не находят иного смысла, нежели привычное служение.
Работа по поиску и открытию себя может оказаться значительно сложнее, рискованнее, чем привычное служение чужой жизни. Они, безусловно, вправе выбирать прежний знакомый с детства способ жить, страдая. Просто важно понимать, что если они выбирают путь отказа от себя и служения другому, то нет в этом никакого подвига, ими движет не «святость», а лишь детская травматическая модель, привычка и страх перемен.
Трагедия мазохиста. Потерянные желания и воля. Нерожденная собственная жизнь. Ощущения от жизни сужены до воодушевления от степени лишения и меры служения. Разрешенное удовольствие – мера вынесенного страдания. Бесконечные переживания разбивающихся вдребезги иллюзий о великой награде за мучения, о воздаянии за служение.
Краткая радость мазохиста. Умение выжить на пределе возможностей. Способность еще от чего-то отказаться в чью-то пользу. Приятная убежденность в собственной «хорошести». Отчитанный или застыженный кем-то другим агрессор. Краткие минуты покоя перед сном, когда, «не чувствуя под собою ног», но с ощущением выполненного долга мазохист позволяет себе расслабиться и помечтать о том, что когда-нибудь непременно отдохнет.
Основные иллюзии мазохиста. Терпеть – это очень правильно и всегда здорово, страдания возвышают. Собственная лишенность делает нас ценнее в чьих-то глазах, и это непременно кто-то оценит. Мазохист считает, что он не агрессивен и никому зла не желает, хотя его манипулятивная злость калечит сильнее, чем явно предъявленная. Он полагает, что раз он служит другим, а не себе, то он хороший и нужный и его никогда не покинут. Что тот, ради которого он кладет свою жизнь на плаху, будет от этого счастлив. Что он – добрый и праведный человек, образец для подражания, потому что ничего не требует для себя и никогда не злится. Что если сейчас он живет в нужде и лишениях, то потом он каким-то волшебным образом станет богатым. Что однажды кто-то все же придет и воздаст по заслугам и свершится великая справедливость, как в русских сказках: злых или жадных героев настигнет возмездие, а щедрые или неимущие будут вознаграждены.
Иллюзии в мазохисте умирают последними. Они гораздо более живучи, чем сами мазохисты, чье тело часто быстро разрушается от незамеченности, истощающего использования и саморазрушающего отношения. В мифах и сказках иллюзии о воздаянии за страдания живут века. Ведь когда-то они, возможно, и были выдуманы для того, чтобы хоть как-то поддержать тех, кто вынужден был терпеть лишения.
Часто испытываемые чувства
Страх, постоянное ощущение угрозы получения нового унижения. Мазохист часто считает, что другие стремятся его поработить или даже проявить насилие по отношению к нему. Чтобы хотя бы немного снизить угрозу внешнего насилия, мазохист переходит к насилию внутреннему. «Перебьешься, потерпишь, не важно, постарайся, еще не время отдыхать, если ты это можешь сделать – значит, не отказывай другим, а не можешь – научись или постарайся», и еще много-много всяких «должна» и «давай» – частый диалог мазохистки с самой собой.
Неспособность присвоить собственную агрессию не позволяет мазохистам защититься от насилия, и потому у них остается только одна возможность спасаться от угрозы – предупредить ее, принять профилактические меры. Но, к сожалению, и это не удается, потому что потребность страдать заставляет их организовывать себе почву для страдания, да и подсознательное желание стать «выше» своих мучителей заставляет провоцировать агрессию в свой адрес.
Еще у мазохистов присутствует страх получения удовольствия, но он в достаточной степени вытеснен, мало осознаваем. Чаще всего он проявляется в том, что мазохист непременно наказывает себя за полученное удовольствие либо до, либо в процессе, либо после. «Жизнь – это тебе не цветочки!», «Много смеешься – плакать будешь!», «Делу – время, потехе – час», «Высоко забрался – больно падать» – фразы из их «репертуара». Родители мазохиста, как правило, реагировали на естественную детскую радость, беспечность, беззаботность агрессией, относясь к таким чувствам с большим подозрением. Возможно, потому что время, в которое жили родители, тоже лишило их этого. Страх ожидания наказания за удовольствия так силен, что мазохист в конце концов берет процесс под свой контроль и наказывает себя сам. В удовольствие, за которым не последует наказания, мазохист не верит. Он уверен, что расплата неминуема и контролировать ее – это шанс не столкнуться с внезапной расплатой, что всегда еще более страшно и неприятно.
Душевная и физическая боль. Она привычна и в чем-то сладостна. Впрочем, сладостность боли, как правило, вытесняется, поскольку мазохисту внутренне запрещено любое удовольствие. Иногда только через ощущение этой боли мазохист ощущает, что жив, поскольку его собственные желания и импульсы похоронены, боль приносит с собой парадоксальное, но явное ощущение жизни, болеющее тело или страдающая душа заявляют таким образом о своем существовании, к тому же болезни дают возможность легально получать заботу или отдыхать.
Обида. Поскольку мазохисты во многом живут ожиданиями воздаяния или ответных реакций от других людей, то обиды – вечный их спутник. К тому же это излюбленное средство наказания окружающих, способ проявлять пассивную агрессию, вселить в окружающих чувство вины и невозможности что-то исправить. Естественная обида – это следствие несправедливости, и если о ней сказать, то справедливость можно восстановить, обиженного – утешить, и таким образом закрыть тему. Обиды же мазохиста – манипулятивное оружие, они не для того, чтобы утешиться или восстановить попранную справедливость. Они – ради неявного, но мучительного наказания окружающих, а также для создания почвы для собственных страданий.
