К этому времени как раз относится новый «взлет» карьеры Захара Акимовича. Из опального, находящегося под следствием генерала он превращается в начальника войск Ростовского округа, возглавляет делегацию Войскового круга к генералу Деникину, а затем… возглавляет «Донское правительство», где служит своего рода громоотводом, постоянно скандалит с «казачьими социалистами» – Агеевым и Дудаковым.
Мы помним, как сменивший Краснова на посту Донского атамана А.П. Богаевский в первом же своем «обращении к народу» – приказ № 282 от 6 (19) февраля – обнадежил объятых паникой соратников: «Далеко зашел он (враг. – А.В.), незваный и непрошеный, и теперь уже сам чувствует тревогу за свой беспорядочный грабительский тыл: ведь там, позади его, скоро, скоро горячие лучи весеннего солнца растопят лед старого Дона, Хопра, Медведицы, и в их бурных волнах найдет свою могилу тот, кто не успеет вовремя уйти». Вряд ли атаман так уповал на половодье. О Донце, к которому приближался фронт и разлив которого действительно мог сорвать наступление красных, не сказано ни слова. Зато речь очень напоминает место из воззвания казаков Мигулинской станицы в 1918 г.: «Скоро, скоро наступит то время, когда мы, казаки, скажем свою волю открыто».
Уж не начальник ли войск Ростовского округа готовил для Богаевского приказ о том, что «скоро, скоро» вспыхнет мятеж в верховьях Дона?
По случайности приказ этот стал известен в штабе Южного фронта 12 марта, на следующий день после начала мятежа, но и тогда он не вызвал каких-либо раздумий и подозрений. Начоперуправления фронта Перемытов, начальник разведки Панкратьев и политком штаба Житомирский, прочитав его, сделали, как мы помним, самый общий вывод: «Упорство казаков еще не сломлено, и они… еще будут вести борьбу с целью возвращения Донобласти».
И наконец, в докладе Центральному Комитету член Донбюро С.И. Сырцов, опираясь на данные разведки, указал, что восстание подготовили полковник Алферов и два есаула.
Мы помним, что 16 января, когда 28-й полк митинговал в станице Вёшенской, генерал Рытиков, полковник Овчинников и есаул Степанов побывали в Еланской у находящегося «не у дел», но имеющего огромные связи в округе генерала Алферова, тогда же у него появляются первые представители контрреволюционно настроенных казаков из Вешек, недовольных действиями 28-го полка.
Именно здесь, в Еланской, и были связаны в узел контрразведчики генерала Рытикова и «местные кадры» генерала Алферова. Местом базирования «подпольного центра» была выбрана станица Мигулинская, где в то время все еще верховодил небезызвестный Дрынкин.
Непосредственно З.А. Алферов в восстании, как мы видим, не участвовал. Он организовал и уехал. А «двух есаулов» мы сами вычислим путем несложных расчетов.
Среди повстанцев офицеров в чине есаула изначально не было. Были два подъесаула – родственник Алферова, подъесаул 33-го Еланского полка Алексей Семенович Алферов и подъесаул Илья Гурьевич Сафонов, бывший начальник разведотдела войск Верхне-Донского округа, имевший выход на всю красновскую тайную агентуру в округе и близлежащей Воронежской губернии.
Начало репрессий почти совпало с намеченной датой восстания. Более того, именно репрессии сделали восстание массовым. Один из членов Реввоенсовета Республики И.Т. Смилга признавал: «Советское правительство совершило безусловно громадную политическую ошибку в начале 1919 года, когда после ликвидации Краснова бросило лозунг о “расказачивании” казачества и физического истребления “верхов” и тех казаков, которые активно участвовали в борьбе против нас. Эта политика, продиктованная, к сожалению, зноем борьбы, скоро дала свои губительные результаты. Положившее оружие казачество восстало почти поголовно…»
[112].
Возможно, ничего не подозревающие об оставленном подполье казаки сами стали группироваться. В пользу этой версии говорит письмо, написанное уже в эмиграции офицером Емельяном Федоровичем Кочетовым П.Н. Кудинову о том, как казаки готовились восставать, но не знали, кого поставить во главе. «Этот вопрос был самым жгучим. Я предложил казакам, что у меня есть сослуживец по 12-му полку, боевой офицер, который находится в станице Вёшенской. Тут же казаки посылают меня к вам, но сами знаете, случай не дал мне поговорить с вами, ибо комиссары следили за всеми зорко. Я повернул от вас и поехал в станицу Еланскую к сослуживцу И.Ф. Голицыну. А потом на хутор Дударевский к подхорунжему Прокофию Благородову. Но и с последним поговорить мне не удалось. Во время восстания они оба играли не малую роль…»
[113] (Голицын и Благородов во время восстания командовали Еланским и Дударевским полками).
Как видим, казачье население и без Алферова с Сафроновым само по себе готовилось, организовывалось, присматривало надежных людей. Большое внимание уделялось молодым офицерам из казаков, казакам, которые от имени взбунтовавшихся против Краснова полков вели переговоры с советской властью и тем самым заработали себе репутацию просоветски настроенных.
Какая-то часть заговорщиков была схвачена. Советское руководство сообщало: «Настроение казачьего населения с самого начала было подавленное, но оппозиционное. Начавшийся заговор был раскрыт, участники расстреляны»
[114]. Донцы впоследствии опубликовали перехваченные документы и среди них письмо председателя Вёшенского ревкома Решеткова председателю Казанского ревкома Костенко от 23 февраля (8 марта) 1919 г., в котором Решетков просил прислать в Вёшенскую 35 человек с пулеметом «как можно скорей, чтоб завтра они были здесь». «У нас уже контрреволюционеры работают вовсю. Даже тайные заседания делают – одно из них арестовано, но некому смертные приговоры выполнять. А потому еще раз прошу не отказать»
[115].
В трибунал потащили для дознания всех подозрительных, в том числе работника райвоенкомата П.Н. Кудинова, и тот, известный краснобай и острослов, желал потом всем своим недругам испытать такое же удовольствие. От заговорщиков же Кудинов решительно «отмежевался» и вообще сумел выйти сухим из воды.
Провал «подполья» в Вёшенской не обескуражил казаков. Более того, тела расстрелянных возились по хуторам, над ними устраивались митинги. Так было в хуторе Андроповском Еланской станицы, где хорунжий М.И. Зотьев над телом одного из заговорщиков объявил запись в отряд…
Слухи о предстоящем выступлении ширились, по всем станицам ждали чего-то страшного, жизнь замерла. Многим казалось, что достаточно одной искры, и округ, как стог сухого сена, полыхнет невиданным бунтом. Не выдержав напряжения, за два дня до начала событий бежали из Казанской член ревкома Сиротин и чекист Ковальский.
«Подпольный центр» в Мигулинской, видимо, был обескровлен. В числе 64 расстрелянных ревтрибуналом наверняка были и многие заговорщики, и первые активные действия мятежники начали в северных пограничных хуторах Казанской станицы, в месте бывшего сосредоточения контрразведывательных пунктов Донской армии.
