Позволю себе в качестве отступления рассказ, записанный в хуторе Белогорка.
– Отец у меня был гармонист, песельник. Где гуляют, там он первый! Последнюю копейку спустит. Мы с матерью кобылу запрягаем, едем, подберем его, в сани положим. Мать кричит (плачет. – А.В.), я кричу… А он лежит, на небо смотрит и в гармонь играет. И братья старшие в него были, гармонисты. Мы как на ту сторону отступали…
– А чего вы туда отступали?
– Дак красные ж… Как придут, лошадей забирают. В глаза им пальцами ширяют: не слепая? Там с ними нацмены какие-то… Мы тринадцать дней на той стороне сидели. Прямо в окопах всем семейством. Только мы переправились, вот они – красные! Как зачали по нас через Дон стрелять, листочки молоденькие пулями так и рвут. Как дадут, как дадут с той стороны, так листья кружатся, нам на головы падают… А брат мой сидит в окопе и в гармонь играет – красных дражнит. Играл-играл, а потом говорит мне: “Возьми, Наташа, котелок, сходи в Дон, почерпни воды. Чай пить будем…”»
Вернемся на поле боя. 12 орудий Кубанской бригады были выставлены на «Базковской горе» и прогрохотали, посылая первые снаряды по центру восстания – станице Вёшенской. Повстанческая артиллерия не могла с ней состязаться, хотя с 18 (31) мая среди повстанцев появился известный артиллерист есаул Матасов, прилетевший на самолете по просьбе повстанческого командования.
Кудинов, бежавший вместе со штабом в недосягаемый для артиллерии хутор Черновский, издал приказ, начинавшийся словами: «Пробил час последнего испытания!..» Главнокомандующий уговаривал повстанцев продержаться один-два дня, и обещанная «кадетами» помощь подойдет. «Несите патроны и снаряды», – взывал Кудинов. Приказ заканчивался словами: «Не “приказываю”, а “прошу”».
По приказанию комбрига 33-й Кубанской дивизии красный вёшенский казак Александр Кухтин отправился на переговоры к повстанцам с предложением сдаться. Как сообщало советское командование, на участке 292-го Дербентского полка «казаки просили прекратить стрельбу, обещали договор о сдаче. 2 июня в 11 часов обещали дать ответ». Но ответа не дали. Новая лавина боев надвигалась на Верхний Дон с юга с войсками генерала Секретева.
В распоряжении автора есть магнитофонная запись:
«– А где их батарея была?
– На Хопре идей-то… А опосля пасхи под Вёшки пришли. Уж тепло было. Гляжу – он скачет…
– Кто?
– Да Федот… Прискакал: “Иде наши?” А их и нет никого. Игнат, брат его – он льготник был – в Вёшках. Свекор с работником на полях, и бабка с ними убралась… Нам работника дали… пленного… Потом, как красные пришли, он комиссаром был. Приезжал ко мне… Сватался… Я за него не пошла…
– Погоди… Ну, прискакал Федот…
Прискакал: “Иде наши?” А их и нет никого…
Он говорит: “Может, ты меня уж и не увидишь. Аминь нам. Красные под Вёшками”. Повернулся и поехал. “Мне, – говорит, – успеть надо, пока в бой не пошли”. Мне б закричать, а слез нету – стою и гляжу. Он ведь к красным хотел, и еще с ним ребята были: “Вот они, красные. Мы перейдем, а – хлоп! – они не одолеют… Куда тогда деваться?” Так и не пошли».
Вернемся на поле боя. В этот день генерал Секретев вступил на территорию Верхне-Донского округа, занял хутор Сетраков. Части эксдивизии 8-й армии, получившие уже приказ форсировать Дон у станицы Мигулинской и добить повстанцев на левом берегу, вынуждены были остановить наступление и выделить силы против Секретева.
Но из Сетракова белые ушли в сторону Миллерово без боя. Секретевские разъезды, высланные к Мешковской, обещанного повстанческого фронта там не нашли. Жители сообщили, что через Мешковскую на Каргин прошел отряд Северо-Кавказской Красной Армии, Каргин сжег, и про восстание больше ничего не слышно. Зато большевики ударом от Красновки вновь захватили Миллерово, и эту важную станцию надо было отбивать.
Чтобы исправить ситуацию, командующий Донской армией генерал Сидорин переслал с самолетом повстанцам приказание готовить конную группу для прорыва на хутор Сетраков на соединение с Секретевым. Повстанческая конница (в основном каргинцы и боковцы, оставившие свои станицы) стала стягиваться вверх по левому берегу Дона, чтобы из района станицы Казанской прорываться на хутор Сетраков.
В тот же день, 1 июня, откликнулся наконец взявший на себя руководство подавлением восстания Троцкий. «Москва, Склянскому, Ленину. 1 июня, Кантемировка. Для мероприятий требуется время, которое в степи, превращенной в море грязи, в которой я плавал четверо суток, измеряется не часами, а днями. Ныне непосредственная ликвидация прорыва возложена на начдива 33 с подчинением его командованию эксвойск. В распоряжении начдива 33 имеется: первая бригада его дивизии, Самарские, Симбирские, Саратовские курсы, местные батальоны, коммунистические роты.
В самом крайнем случае можно было бы опять снять с эксфронта вторую бригаду 33 дивизии. Командэксвойск дано указание всеми мерами ускорить движение эксвойск с юга на север, чтобы после овладения главными очагами восстания выделить часть эксвойск на Миллеровскую, если последняя не будет возвращена нынешними силами начдива-33. Троцкий».
В тот же день Троцкий, считавший, что судьба восстания уже решена, решил выехать в Изюм, где собирался ругаться с Ворошиловым, Межлауком и Подвойским по поводу организации продовольственной работы на Украине и в частности в Донецком бассейне.
И именно в это время корпуса Донской армии получили задачу перейти в наступление вслед за Секретевым.
1-й Донской корпус (бывшая 1-я армия) должен был взять Константиновскую и наступать вверх по Дону на Чир, имея дальнейшей целью выйти на Усть-Медведицкую и станцию Арчеда.
2-й Донской корпус (бывшая 2-я армия), выбитый обратно за Донец, имел теперь общую задачу выйти к Усть-Хоперской и идти далее на Поворино и Балашов.
3-й Донской корпус (бывшая 3-я армия) наступал вдоль железной дороги на воронежском направлении, имея конечной целью выход к Ельцу. С 15 по 20 мая (28 мая – 2 июня) 1-я Донская дивизия, Гундоровский батальон, Луганско-Митякинский и Каменский полки вели тяжелые бои на подступах к станице Митякинской и, наконец, сбили противника.
Советские тылы начали эвакуацию. Член РВС 9-й армии Ходоровский приказал: «Начдивам при отступлении забирать положительно всех лошадей, рогатый и мелкий скот, а также все средства передвижения. Особенно надлежит забирать все жнейки и косилки»
[424].
20 мая (2 июня). Лето. Красноармейцы Дербентского полка загорали на солнышке, удили рыбу. Казаки с левого берега не стреляли, берегли патроны. Лишь один раз, когда бойцы разглядели на казачьей стороне двух стреноженных лошадей и решили сплавать за ними, откуда-то из кустов, как предупреждение, по пловцам саданули из винтовки.
Обе стороны маневрировали, вели перегруппировку, готовились к последующим решающим боям.
Повстанческая кавалерия была послана вверх по левому берегу, стала скапливаться ближе к железной дороге, на границе Донской области и Воронежской губернии, чтобы форсировать здесь Дон и прорываться к белым.
