– Ну, рассказывай, как там живут мужички, как дома?
– Да как живут – ничего. И дома тоже, не отпускали, свадьба.
– Что, жениться успел? Ну и Семён!
– Да нет, что вы, Антон Семёнович, брат женится, завтра свадьба.
– И тыне остался…
– Так у меня ж отпуск, вот только…
– А, правильно. Молодец, стой, какой там молодец, герой, ей-ей герой. Спасибо тебе, Семен, вот здорово! Слушайте, хлопцы, какое нам чудо подарил сегодня Семен!
Мы все с открытыми ртами впились в Антона Семеновича, а он продолжал:
– Теперь у нас не просто дисциплина, а настоящая жар-птица – эстетика дисциплины! Ах вы ж черти мои милые, вам это непонятно, ну как бы вам сказать. Это когда настоящий товарищ и член коллектива настолько уважает интересы коллектива, оберегает честь коллектива, что и, оставаясь вдали от коллектива, и с глазу на глаз с сильными соблазнами, не поддается им, посылает их к чертям, не изменяет коллективу, не делает больно товарищам, остается сильным, гордым, вот как Семен, хоть, наверно, и слюнки текли при виде гор пирогов и горшков со сметаной. Нет, не поддался. Спасибо, голубе. Не горюй, на свадьбе еще погуляем, своих будем женить и замуж выдавать, свои будут пироги.
Я сиял и смущался, а хлопцы очень любовно пощипывали, то кулаками тыкали в бока, а Антон Семенович, вдруг заявил:
– Я так думаю, командиры все тут? Добре. Вынесем такое постановление, поскольку у Семена женится брат, мать же там очень опечалена, предложить Семену в обязательном порядке отправиться на свадьбу, а чтоб ему не было скучно, так пусть с ним поедет Бурун Гриша, он хороший едок, а если не возражаете, то поеду и я.
Что тут было…
Один за всех и все за одного, этот закон коллективизма у нас был не на словах, как призыв, а в действии. А прежде чем мы достигли вершины дисциплинированности, было и такое… 1921 год, сентябрь. Второй раз за существование колонии, а для большинства воспитанников первый раз в жизни колония выстроилась для похода в город за семь верст в кинематограф. Мы уже знали по примеру первого похода: выход в четыре десять, два часа похода с десятиминутным привалом, и за пять минут до начала сеанса мы у входа в театр. Шли строем, с песнями, бодро, весело. Привал. Кто присел, кто повалился на траву, а большинство в лес. После команды «Становись!» командиры отрядов докладывают, что все на месте, но вдруг командир девятого отряда что-то замешкался…
– В чем дело?
– Да у меня нет двоих. Я побегу покричу…
– Не сметь. Сами придут. Подождем.
Прошло тревожных дополнительных десять минут. Наконец, выскочили из лесу запоздавшие, неся перед собою в фуражках груши-дички.
– Разрешите стать в строй?
– Становитесь! Шагом марш!
Кажется, и шли быстро, но опоздали на десять минут. Администратор театра сам предложил тихонько войти в зал, но Антон Семенович, поблагодарив, сказал:
– Этого делать не следует, зачем же мешать людям, которые пришли вовремя отдохнуть, получить удовольствие. Нет. Научимся беречь время и уважать товарищей – коллектив и его право на удовольствие.
– Колония, смирно! Домой шагом марш!
Администратор почесал в затылке, а кто-то из зевак сказал:
– Вот это да…
Шли пасмурные. Поглядывали на Антона Семеновича, и видно было, что он очень расстроен. А тут еще и дождь, откуда ни возьмись. Совсем кисло стало.
– А ну, хлопцы, – предложил я, – гаркнем песню.
И затянул на самых высоких октавах, задорно, как пощечиной по неудаче «Ой при лужку, при лужке, При счастливой доле, При знакомом табуне Конь гулял на воле». Ряды ребят дружно подхватили припев. Так вслед за песней, не ломая рядов, вошли во двор колонии.
– Поняли, хлопцы?
– Поняли, Антон Семенович!
– И как?
– Один за всех – все за одного!
– Правильно. И в хорошем и в плохом. Разойдитесь. Отдыхайте!
– Есть разойтись и отдыхать! А здорово, Антон Семенович!
– Здорово.
Дорогая товарищ Илларионова, я не отвечал на Ваши вопросы, не поучал, мы просто задушевно поговорили. А теперь продолжите разговор со своим мужем, поспорьте, но не поссорьтесь, может, чего полезного для дела воспитания Иринки извлечете и из моего участия в разговоре в Вашем семейном кругу.
О происшествии в шестом классе
[30]Уважаемый товарищ Саенко!
Получил Ваше письмо, которым Вы приглашаете меня высказать своё мнение по поводу статьи т. Е. Рысс «Происшествие в шестом классе», напечатанной в «Литературной газете» 13. 01. 1955 г.
Сердечное спасибо за приглашение, которым я и воспользуюсь.
Выпишете: «Эта статья вызвала большой шум среди педагогов. Они звонят, приходят в редакцию, пишут письма и на все лады нас ругают за то, что мы якобы подрываем этой статьёй авторитет педагогов». И далее в том же письме Вы продолжаете: «Надеемся, что Вы не захотите остаться в стороне в назревающем большом споре с педагогами – педагогами-педантами…»
Вы правы, трудно остаться в стороне всякому человеку, у которого есть хоть капля чувства меры и чувства ответственности за благополучное будущее нашего поколения.
Теперь по существу статьи Евгения Рысс.
Если бы я знал, что товарищ Рысс – педагог, я бы говорил с ним на понятном нам педагогическом языке. Но мне неизвестно ни род занятий, ни семейное положение т. Рысса. По стилю и почерку статьи можно подумать, что у Евгения Рысса детей ещё нет, и он не совсем представляет себе, что это за выдумка природы – дети. Но можно предположить, что у него есть дети, с которыми он живёт панибратски: пошаливает с ними, умиляется, когда они прикручивают папины ноги к ножкам стула или насыпают ему в чай соли. Выступление т. Рысса в роли учителя учителей, надо сказать, прямо получилось неумным.
Если статья явилась плодом его творческого вымысла, то следует ли иметь человеку голову, чтобы придумать такой оскорбительный для педагогов шарж?
Если в статье описан имевший место факт, то лучше было бы кратко сообщить о происшествии без выводов и поучений, без оценок и упрёков. Просто задать вопрос: как должен поступить в таком случае педагог?
Почему т. Рысс происходившее в классе бесчинство: облитую чернилами бумагу, разбросанный мусор, крик, грохот, свист, визг, беготню по партам, сооружение баррикады, полуторачасовою стихию буйства жеманно называет шалостью, неумной шуткой? Кто это выкрикивает:
– Нужно так делать чаще! – хулиганствующий ученик или устами ученика автор статьи?
Я работаю с детьми 27 лет. Правда, не в школе, а в детских домах и колониях. Мне, пожалуй, трудно судить о порядках и организации детских коллективов в школе. Но нетрудно догадаться, что в школе, где возможно описанное Е. Рысс происшествие, коллектива нет. И порядка нет. Разве можно допустить, чтобы в едином школьном, конечно, здоровом коллективе, в одном из его первичных звеньев – классе, творилось мамаево побоище? Нет. Как и невозможно себе представить хороший детский дом с одной невменяемой воспитательной группой.
