От того, что у нас в детских домах насаждается: что дети не должны сами полы мыть, что они и то, и то, и то не должны делать, а только должны потреблять, мы и имеем такие скучные вещи. Такие дети смотрят на нас, как на тех, которые все должны для них, а они – ничего. Мы пришли в детских домах к тому, что у нас растут иждивенцы. Что это за претензия на аристократию? Кто из педагогов не встает до школы, чтобы помыть полый приготовить обед, и кто не знает, что если один ребенок идет в школу в двенадцать часов, а другой в два, то последний накормит и оденет младшего. Так что же это за эксплуатация ребенка?
Мой детский дом находится в ста километрах от Москвы. Ко мне приезжают некоторые товарищи и говорят:
– Ах, так у вас полы моют девочки по 17 лет.
Девочки с большими претензиями на другие правила нашего общежития. В колхозах 14 —15-летние девочки и мальчики зарабатывают по 14–15 трудодней. А у нас 16-летние девочки носят челки и банты, а мы, воспитатели, должны подметать? И меня бьют ежедневно. Я отчитывался на районном партийном комитете, и мне сказали:
– Товарищ, это дело надо прекратить.
Я сказал:
– Вы повторяете Щедринского бюрократа – закрыть Америку!
Я пытался применить в детском доме под Москвой методы Антона Семеновича, создать, прежде всего, ему памятник – нормальный морально устойчивый детский коллектив, способный выпускать в жизнь таких людей, как я. А мне говорят:
– Так, вы макаренковщину насаждаете, вы командирскую систему заводите, порочную систему заводите, ни за что в жизни!
Нам говорят: «Вы не должны повышать голоса на ребенка». Я повышал, и часто повышал голос и исправил этим многих. Нам обязательно нужно и повышать голос, чтобы не было никаких недоразумений. Могу показать на примере.
Мне сказали, что никаких ревизий не будет, принимайте 550 детей и спасайте разложившийся коллектив. На 32-м году советской власти я застал в Подмосковье детский дом, где дети лезут в землю. Нарыли вокруг катакомбы, сидят там, хрюкают и ни на что не реагируют. Волосы длинные, сидят на крышах, бьют воспитателей и бьют девочек. Когда я согласился взять этот дом, то думали, что я сумасшедший человек. Когда меня спросили, чем мне помочь, я сказал:
– Будьте любезны, месяц не приезжайте и не мешайте работать.
Потом приехали. Что такое? Чисто, мальчики в трусиках, девочки без челок, все говорят «здравствуйте», «извините, пожалуйста». Я этого достиг благодаря применению методов и форм страстной души A.C. Макаренко. Я применил и труд, и игры, и вместе с ними превратился в мальчика, как когда-то Антон Семёнович, и здорово поругали меня за то, что дети сами сажают картошку.
Мне разрешают под Москвой создать учреждение по типу и подобию Антона Семёновича. Если я буду вредить, гоните меня, если я создам, а я уже создал, нужно это обнародовать, чтобы оно было достоянием всей нашей когорты педагогов.
Что можно создать сюсюканьем? У меня был воспитанник – Шумаков, у него один глаз остался, другой он проиграл. Он одну молодую учительницу, прибывшую на практику, загнал ко мне в кабинет. Если бы я начал с ним говорить: «Коля, разве так можно?», он и ко мне бы применил палку.
Я поступил так, как должен был поступить всякий педагог, искренне переживающий всякое событие. Я вскочил и ударил кулаком:
– Кто ты?
Он первый раз стал делать ужимки. Жаль, что я не могу продемонстрировать Шумакова. Это экземпляр классического человека, причем он сейчас – директор садоводческой фермы.
Может быть, я все-таки, благодаря своей воле, своим личным качествам, и убедил бы воспитанника не делать плохо. Благодаря этому человек развил бы у себя достоинства – не нервничать, не повышать голоса, бесстрастность. И выпускаем его на завод. На заводе диверсант ломает станок, и продукт моего сюсюканья работает на следующем станке. Ему доступны высокие чувства патриотизма. Он должен сказать вредителю:
– Уважаемый диверсант, я вас прошу, не ломайте, не портите, не уничтожайте.
Пока он бы его уговаривал, тот бы не только вывел из строя станок, но и постарался бы вывести из строя самого сюсюкающего. Мы должны выпускать такую продукцию живого человека, который, если бы это увидел, должен был немедленно взять его за шиворот и потащить в НКВД. Такого качества должен быть человек. Система сюсюканья дает плохую продукцию человека.
Приведу несколько примеров, какие результаты, какие итоги получаются от применения методов и форм системы Антона Семёновича, системы организации детской среды, системы организации детского самоуправления.
Макаренко много раз повторял, что никакая другая специальность не имеет такого большого права на гнев, как специальность педагога. Сам же даже в исключительных случаях умел сдерживать себя.
В 1921 году нас было 64 беспризорника. Мы уже вступили в новую жизнь, но, конечно, без отдельных «вывихов» еще не обходилось. На дневку в нашей колонии остановился кавалерийский эскадрон. Мы помогали красноармейцам чистить коней, а за это они разрешали нам босыми ногами подержаться в стременах. Уезжая, они подарили нам 150 тушек вареных кур, которые мы положили в холодный подвальчик. Кстати, на нем никогда не висел замок. Калина Иванович, наш завхоз, по этому поводу говорил так:
– Я доверяю этим паразитам.
И слово это было у него высшей степенью благодарности и доверия. Многие из нас старались сделать что-нибудь хорошее, чтобы услышать от него одобрительное:
– А ты – хороший паразит.
Так вот, случилось «чепе»: кто-то стащил курицу. (Далее излагается факт кражи Химочкой курицы. – Л.М.)
Антон Семёнович любил повторять:
– Плохое в человеке и так видно. Нужно найти в нем хорошее, зацепиться за него, помогая всестороннему развитию человека.
В 1928году Антон Семёнович командировал меня в Ленинград. Посмотри, что делается в Ленинграде в детских домах. Я посмотрел тридцать детских домов, и у меня создалось впечатление самое безотрадное. Мы решили, что я должен поехать в Ленинград и сделать хорошую детскую колонию. Я искал подходящий детский дом и, наконец, нашел. Был такой интересный приказ зав. гороно Тюркина: «Вследствие полного развала воспитательной и хозяйственной работы и совершенного отсутствия данных к восстановлению нормальной работы66-ю колонию закрыть…». Эти дети настолько озверели, что педагоги могли только через трубу вылезать из квартиры. Потом эти дети начали нападать на машины «линкольн» и опрокинули две дипломатические машины.
Я попросил дать мне этот детский дом. Все сделали большие глаза. Я его получил 17 февраля 1931 года, а 5 мая 1931 года ко мне в детский дом въехали первые пять «линкольнов» с иностранной делегацией, чтобы познакомиться с моим опытом. Детский дом был включен в объект посещения иностранными туристами.
Группа голландских педагогов пишет: «Школа есть вдохновение и пример того, что следует делать и в других странах».
