Если сварить щи, получаются они какой-то странной расцветки, и трясутся, и никакой ложкой не возьмешь, а если зацепишь, то скорее надо есть, а то сразу густеет и тянется, и надо рукой – тяп, и тогда тащи в свою утробу.
Я не помню, чтобы каждый из колонистов не сказал:
– Нет, я никогда не украду.
Я не знаю случая, когда бы колонист 1920-х годов сказал:
– Нет, чтобы я когда-нибудь что-нибудь украл. Нет, пусть я голым стану, но не украду. Почему?
Однажды мы украли продукты у одного отвратительного кулака. Он пришел и сказал:
– Вы неправильно воспитываете, Антон Семенович, своих красных босяков.
Антон Семенович выстроил всех нас, снял фуражку и сказал:
– Гражданин труженик! Простите, пожалуйста, меня, я неправильно воспитал ребят, времени не хватило. Обидели мы вас, простите! Может быть, в следующем году вырастим лучше.
– Ну ладно, раз так просите, низко кланяетесь, я вас прощаю. А если бы он напустился на него – и пуговицы не осталось бы у старика. А он свою голову склонил. И тогда был положен крест на воровстве.
Это была его система. Даже если он говорил:
– Семен, под арест!
И это была уже какая-то симфония!
Мне кажется, даже учителя можно под арест посадить в кабинет директора, а чтобы не сидел и не грубил, он предлагал ему книжки читать. И я, сидя в этом кабинете, перечитал всех классиков. Но как он давал команду!
– Семен, голубчик, восемь часов тебе хватит?
А иногда записочку присылает: «Приглашаю тебя, Семен, на пару часов в кабинет».
– Если, – говорил он, – можно допустить миллион проступков у детей, то у нас – опытных педагогов – должно быть два миллиона мер воздействия. Они не записаны ни в каких уставах, они тут же должны излучаться.
Человек пришел на землю, родился для того, чтобы на земле оставить хороший след. И Антон Семенович говорил:
– Вы думаете, что я позволю вам оставить паскудный след на земле? Нет, я скорее ногу тебе оторву, Семен, чем допущу, чтобы ты вышел из моей души, из сердца, инвалидом, который делал вмятины на земле.
Сам Антон Семенович вмятин не делал, а делал все, чтобы люди могли иметь эстетическое наслаждение.
Хочется пожелать вам, чтобы в каждом из вас сидело хотя бы небольшое, но хорошее зерно. И развивайте его, и творите, и будьте если не макаренковцами, то суворовцами или кем хотите, но оставайтесь самими собой – людьми хорошими, патриотами, самозабвенно влюбленными в свое дало.
И не просто только говорить, что мы любим детей. Дети – это наше будущее! Вы должны сказать, какое будущее должно быть. А оно должно быть только хорошим. И надо так работать, чтобы было только хорошее, чтобы обеспечить и нашу благополучную старость.
У вас, педагогов, пусть ваша жизнь будет беспокойной и страстной, и пусть у вас будет улыбка от сознания, что вы не картину нарисовали хорошую, и не книгу написали великолепную, но создали настоящего человека!
Выступление на заседании педагогического клуба Ленинградского педагогического института имени А.И. Герцена 14 ноября 1954 года
Я очень рад, я счастлив, что на мою долю выпал такой славный удел – выступить перед такими замечательными, такими красивыми студентами, как студенты Ленинградского педагогического института имени Герцена, в стенах которого, именно здесь, в педагогическом клубе института, выступал незадолго до своей смерти Антон Семёнович Макаренко.
В своём выступлении я постараюсь быть полезным вам в двух направлениях:
• во-первых, познакомить вас с Антоном Семёновичем, ещё больше влюбить вас в него, а раз вы пришли сюда, чтобы услышать о нём, в воскресенье, значит, вы уже любите его, а его есть за что любить;
• во-вторых, мне хочется быть в какой-то мере полезным в отношении вашей будущей педагогической практики.
Вы многому научитесь в институте, в этом нет сомнений, но возникнет масса всяких недоразумений и вопросов в вашей работе, и на эти вопросы вы не найдёте ответа ни в одном учебнике, ни в одном институте. Как реагировать, например, в том случае, если мальчик на первом же вашем уроке вдруг свистнет. По поводу этого ни в одном педагогическом учебнике не сказано, как надо поступить. Целый ряд таких вопросов может встать перед вами, поставит вас в затруднение, и как выйти из этого положения, вы не найдёте ответа. Нередко трудно бывает учителю, тем более молодому учителю, выйти победителем из тех или иных конфликтных ситуаций.
Мне очень хотелось бы, чтобы слова мои, слова страстного труженика-педагога, содействовали вашей страстной влюблённости в вашу будущую педагогическую специальность. Я не знаю, какая есть ещё на свете другая специальность, профессия, которая была бы более значимой, чем профессия учителя. Слово ведь какое – учитель! Каждый из вас, здесь сидящих, если не учитель, то будет учителем. Вы не только будете обучать детей, не только будете раскрывать перед ними в научных познаниях, что окружает нашего мальчика, нашу девочку, а будете тренировать их в жизни, будете их воспитывать. Как обучить этому, я вас не обучу – этому вас обучают люди с большим педагогическим опытом, с большими педагогическими делами, а я постараюсь быть полезным в той области, которая именуется собственно воспитанием. В данном случае я буду просить просто на веру воспринять меня, так как если я что-нибудь знаю, то это же понятно – 27 лет труда с ребятишками чему-нибудь могли и меня научить. И это самое «что-нибудь» я и постараюсь в рабочих эпизодах изложить.
Но вас, прежде всего, интересует, каким был Антон Семёнович. Что это был за человек? Мне хочется нарисовать портрет Антона Семёновича, чтобы вы были на него похожи, хотя бы по внешним признакам. А что же это за внешние признаки, которые так очаровывали нас? Во всяком случае нам, его воспитанникам, всегда хотелось перенять хотя бы внешний облик Антона Семёновича.
Мы, воспитанники Антона Семёновича, так любили своего учителя, что нам хотелось говорить так, как он говорил, с такой же хрипотцой, которая чувствовалась в его голосе; нам хотелось писать таким же почерком, как он писал; мы хотели ходить так, как ходил Антон Семёнович, его походкой; нам хотелось носить косоворотку так, как носил её Антон Семёнович, даже тем этого хотелось, кому это совсем не шло. Мы хотели носить галифе, потому что их носил Антон Семёнович. Наконец, мы не хотели жениться, потому что знали, что Антон Семёнович дал кому-то клятву не жениться. Правда, он потом первым же нарушил свою клятву, женился значительно раньше своих воспитанников.
Внешние признаки Антона Семёновича – его внешний облик человека. Роста он был выше среднего. Если считать, что я – выше среднего роста, то он был примерно таким, как я. Но в три раза тоньше. Антон Семёнович был очень изящный, спортивно лёгок. Он всегда производил впечатление изящества. Антон Семёнович был очень остроумен, с большим юмором, изумительно находчив, на всё всегда у него был готов ответ. Это был всесторонне образованный человек, человек изумительной чистоты, физически и нравственно, гражданин самого лучшего примера.
