Калабалин С.Α.: Сам Макаренко! Его прекрасная жизнь, самозабвенное творчество, любовь вся, без остатка, – детям. Если бы каждый педагог жил и поступал, как он, это было бы полное торжество советской педагогики.
Вопрос: «Как воспитывал в вас чувство патриотизма A.C. Макаренко?»
Калабалин С.Α.: Обстоятельства, конечно, были чрезвычайные. Но «первый урок» патриотизма проходил примерно так…
Колония несовершеннолетних правонарушителей под Полтавой. Зима. Мы сидим вечером около буржуйки. Антон Семёнович читает вслух «Мои университеты» Максима Горького. Вдруг он прерывает чтение:
– Не могу читать! Скажите, патриоты вы или не патриоты?
– Нет, что вы! – отвечаю я как самый грамотный из ребят (у меня всё-таки за плечами четыре класса приходской школы и… полтора года тюрьмы! Я думал, что патриот – это что-то связанное с мелким воровством).
– А я патриот! – говорит Антон Семёнович. – Потому я не могу видеть, как качаются на ветру повешенные комиссары. Не могу терпеть, чтобы у нас в округе хозяйничали бандиты. И сегодня же ночью я иду ликвидировать банду.
– Тогда и мы патриоты тоже! – ответили мы.
В ту же ночь ватага оборванных подростков во главе с Макаренко, с одним-единственным покорёженным наганом напали на банду, вооружённую пулемётом, гранатами и обрезами. Помню, когда мы их привели и сдали в ЧК, молодой боец вынул из кармана галифе сахар и протянул мне. Сахар был весь в махорке.
– Ты что? – буркнул я. – Я не маленький!
– Чудило, – сказал он, – я ж как к товарищу.
Были у нас и другие уроки патриотизма. В голодные годы мы видели, как наши воспитатели отдавали ослабевшим детям свои скудные, драгоценные пайки хлеба. А кулаки на хуторах прятали пуды хлеба, варили из зерна самогон. Никто не агитировал, мы сами проводили рискованные рейды и крушили самогонные аппараты.
Мы это тоже считали патриотизмом.
Конечно, жизнь в нашей стране неузнаваемо изменилась. Но и теперь нельзя воспитывать чувство патриотизма только назиданиями. Нужны убедительные примеры, нужны яркие поступки. Трудно воспитать патриота, если не предоставлять подростку условий, в которых он, пусть в небольшом масштабе, но всё же мог бы проявить свой патриотизм. Макаренко был убеждённым сторонником активных методов воспитания. В крайних случаях он признавал благотворную роль психологических «взрывов». Хотя, должен сказать, и теперь есть ещё теоретики, которые отрицательно относятся к этому.
Вопрос: «Какова система наказаний в вашей практике?»
Калабалин С.Α.: Основной принцип нашей жизни – один за всех, все за одного. Мы хотим, чтобы человек учился отвечать не только за свои поступки, но и за поступки своих товарищей. Наказание у нас – большая редкость. И это прерогатива самого коллектива. Однако отношения в нашем коллективе строятся на полном доверии и уважении друг к другу. Настоящее доверие должно быть во всём. Именно на таком цельном доверии построена жизнь в Клемёновском детском доме. Так было и во всех других детских учреждениях, куда посылали меня работать. Мне помогают старшие воспитанники, а они опираются на подрастающий актив в отрядах. Это традиция Макаренко.
Вопрос: «Какой, по вашему мнению, самый большой недостаток воспитателя?»
Калабалин С.Α.: Бездушие. К воспитанникам надо относиться, как к собственным детям. Нельзя быть воспитателем, если ты не можешь относиться к ним как отец – строго, требовательно.
Но с любовью… Я довольно часто спрашиваю себя: а так ли я поступил бы со своим собственным сыном или дочерью?
Вопрос: «Как Антон Семёнович передавал своё мастерство молодёжи?'»
Калабалин С. А.: Я с ним работал очень близко и долго (кроме того, что был его воспитанником). Макаренко не собирал нас на какие-то занятия, а говорил по поводу того или иного факта, привлекая нас, как будто случайно, к анализу и самого поступка, и меры воздействия, и полученного эффекта – результата принятой меры.
Антон Семёнович подчёркивал, что в основе методики воздействия – не какие-то «рецепты», а немедленный анализ и немедленная реакция воспитателя. Часто такие «случайные» собеседования проводились с педагогическим коллективом по поводу техники ведения уроков, организации перемен в школе и других вопросов повседневной работы. Много говорили о взаимоотношениях с ребятами, задушевных, почти интимных соприкосновениях с отдельными воспитанниками, группами, парами или целыми первичными коллективами: отрядами, бригадами, классами. Место и время таких бесед тоже подбиралось очень остроумно: то на работе, то на привале во время похода, то во время игры в лесу.
Самым эффективным средством передачи мастерства молодым было, как мне кажется, то, что Антон Семёнович каждое своё рабочее мгновение освещал ярким примером-призывом. Иные же призывают, поучают жить красиво, общественно активно, но не убеждают в этом своим личным примером. Это не наука, а ханжество. Макаренко все делал с нами.
«Меня и моих друзей-куряжан, – вспоминает Михаил Сухорученко – больше всего поразило то, что Антон Семенович, когда это нужно было, работал вместе с нами, засучив рукава. Необходимо было лес заготовить – Макаренко брал топор в руки и шёл вместе с нами… Эта простота Макаренко делала с нашими душами чудеса»
[23].
…В феврале 1921 года все наши воспитанники (30 человек) заболели тифозным сгустком (брюшной, сыпной и возвратный). Не заболел только Антон Семёнович, завхоз Калина Иванович, воспитательница Елизавета Фёдоровна, я и конь. Хлопцы лежали в холодных спальнях, голодные. Мы с Антоном Семёновичем и Калиной Ивановичем пилили дрова, топили печи, помогали Елизавете Фёдоровне готовить тощую пищу. Елизавета Фёдоровна понемножку и врачевала. Вечерами Антон Семёнович развлекал больных чтением, рассказами и мечтами. Когда все здоровые расходились, Антон Семёнович подходил к каждому; кого ободрит словом, кому улыбнётся, на ком поправит одеяло, а к отдельным, застывавшим в тифозном беспамятстве, ложился, чтобы своим телом отогреть. То же делал и я. Возили мыс ним тифозников наших в полтавские тифозные бараки, решительно требовали от врачей обязательного излечения. Антон Семёнович был уверен, что ни один колонист не умрет. И все были уверены, что выздоровеют только потому, что так хотел Антон Семёнович. Как он сам не заболел, просто чудо.
Это ли не пример? Это ли не «передача опыта»? Это ли не воспитание самим собою?
Таким он был, таким он оставался всю свою жизнь. Таким он остаётся и теперь – после своей физической смерти – в своих делах, думах и страстных строках «Педагогической поэмы» – поэмы о жизни, законах жизни коммунистического коллектива.
Вопрос: «Помогает ли вам опыт Макаренко в работе?»
Калабалин С.Α.: Антона Семёновича я вспоминаю ежедневно в своей практической работе. Я всегда мыслю примерно так: что бы сделал Антон Семёнович? Как бы он поступил? Это мне помогает.
