Горьковцы являли собою лучший пример активного коллектива, к которому, в порядке требования и организованного размещения по звеньям, и устремились отдельные куряжане. Они даже как толпа не сохранились. В этом случае процесс перехода от толпы к состоянию организованного коллектива произошёл под влиянием внешних сил. Он прошёл быстро, хотя и не без конфликтов. Могло быть и обратное движение. На месте могли бы оставаться горьковцы, а куряжская ватага устремилась бы к ним. Это движение могло быть постепенным, небольшими группами, и эффект был бы положительным, а в случае навала всей массы в 400 человек он мог бы оказаться и отрицательным. Куряжане могли бы растворить в своих пороках горьковцев. Во всяком случае, становление коллектива затянулось бы. Рождение объединённого коллектива горьковцев-куряжан не похож на рождение самого горьковского коллектива в 1920 году.
1928 год. Из состава детской трудовой колонии имени М. Горького на общем собрании, по рекомендации совета командиров и комсомольской организации, были отобраны пятьдесят лучших горьковцев, которым выпала высокая честь явить собою начало становления коллектива детской трудовой коммуны имени Дзержинского. Этот признак не похож на два первых.
Наиболее сложной средой для начала организации и воспитания коллектива является база развалившегося детского учреждения. Хозяйство расстроено, работники деморализованы. В такой обстановке краткий вопрос – как? звучит зловеще. А начинать надо.
Расставшись в 1931 году с коммуной и своим учителем Антоном Семёновичем, я переехал на работу в Ленинград, в систему Ленгороно. Мне предложили школу-колонию для трудных детей. Это была типичная малина-ночлежка, скопление воришек, которые день проводили в городе, занимаясь воровским промыслом, а к ночи сползались в колонию. В Ленгороно предупредили меня, что колонию решено расформировать ввиду её безнадёжного положения. Над всей этой драмой витала зловещая тень педологии. Мои попытки собрать ребят для знакомства и беседы были безуспешными. Засады в столовой не приносили пользы, так как ребята просто не являлись в столовую, не нуждаясь в нашей пище. Карауля у корпуса, я пытался помешать выходу в город, но они и мимо меня не проходили, и в корпусе их не оказывалось. Воспитатели сидели по своим квартирам-бастионам и не подавали признаков жизни.
И вот на третий день своего безуспешного блуждания по колонии, я натянул новую волейбольную сетку на столбы, надул мяч и стал играть в надежде, что кто-нибудь из ребят соблазнится и составит мне компанию. Это было около шести часов дня, когда, как правило, ребята начинали сползаться в колонию. Однако ко мне никто не подошёл. Вдруг где-то совсем близко задребезжал сигнал, как-то тревожно, взахлёб. Окна второго этажа спален распахнулись, и в них показались букеты мальчишеских голов. Кто был во дворе, стремглав бросился в дом. Со второго этажа хором закричали:
– Бык! Бык! Убегай!
И я увидел во дворе огромного быка. Он шёл горделиво. Останавливался, загребал передними ногами землю и забрасывал на свою могучую спину. Он шёл в мою сторону. Бежать! И вдруг я подумал, что, если я побегу от этого зверя, делать здесь мне больше нечего. Позор, слава труса взметнётся мне вслед стоголосым улюлюканьем трусливо торчащих в окнах мальчишек. А бык подошёл к сетке и стал играть рогами. Пока бык развлекался сеткой, намотав её на рога, я лихорадочно искал выход. Он развернулся ко мне задом, и я, схватив его за хвост, стал толкать ногами по его ногам и сдавленным голосом уговаривать вернуться в хозяйственный двор. Я решил, что только вместе с его хвостом оторвусь от быка. И мне удалось его загнать в стойло. Когда я вернулся во двор, ко мне подошли несколько ребят и, не скрывая своего любопытства и восторга, заговорили:
– Вы в самом деле не испугались нашего быка?
– А здорово вы его…
– А всё-таки испугались, да, испугались?
– Да, как вам сказать?.. Вообще – струхнул, а потом решил, что если таких телят бояться, так лучше и на свете не жить.
– Ого! Это телёнок называется? Ничего себе – телёнок! Так он же лошадь запорол! Когда он вырывается, так дядя Гриша специальный сигнал даёт, чтобы люди убегали, – затараторил курносый мальчишка.
– Так я же не знал, что его надо обязательно бояться. Если бы знал, то вместе с вами побежал бы на чердак.
Эффект был неожиданный, но нужный.
– Идёмте к нам в спальню, – баском предложил угрюмый мальчик, в котором без труда угадывался «авторитет».
– Я пошёл. Но что-то, похожее на общее собрание, состоялось только через несколько дней, а до этого собрания я интриговал ребят, входил в гущу, разламывал ледок, то шуткой-прибауткой, то трудовыми и игровыми вспышками разрушал авторитеты вожаков, распознавал их, высматривал будущих помощников, влюблял в себя толпу. Потом уже пошли настоящие собрания, заседания совета командиров, отделка каждого командира, тренировка самого состава совета командиров, а вместе с советом борьба за каждого члена коллектива и воспитание коллектива. Тут уместно посоветовать читателю обратиться к страницам первой книги трилогии Ф. Вигдоровой «Дорога в жизнь».
В 1939 году мне предложили детский дом № 3 Мосгороно. Двести девочек сидели, как в тюрьме, на втором этаже за выбитыми окнами. Пищу им наверх подавали воспитатели. Мальчики оскорбляли девочек и воспитателей, совершали многочисленные пороки, потребляли пищу, а потом забирались на крыши домов и в дремоте, за игрой в карты, переваривали пищу и пороки.
Вместе с инспектором гороно провёл совещание с педагогическим коллективом, на котором детально обсудили предложенную структуру построения коллектива воспитанников, и только после того как договорились с воспитателями и учителями о том, кто сколько и как тяжело будет работать, было решено собрать общее собрание воспитанников. Но прежде чем призвать ребят на собрание, нужно было снять их с крыш, а они-то и не пожелали разделить наших намерений. Задрав голову, я взывал к ребятам, но мои призывы застревали где-то ниже крыш, не доходя до ушей и сознания мальчиков. Они продолжали оставаться на крышах и слезали только затем, чтобы отправить очередной приём пищи.
И вот кто-то из молодых воспитателей предложил кормить их на крыше. Так и сделали. Утром ребята, неумытые, лохматые, потянулись к столовой, а она оказалась закрытой. Стоящий у дверей воспитатель элегантно предупредил:
– Зачем вы, молодые люди, утруждаете себя лишними движениями в столовую? Завтрак будет подан в удобное для вас место – на крышу…
В это время группа воспитателей в белоснежных халатах с кастрюлями, хлебом, посудой, направилась к самому большому дому. Я пристраивал лестницу. В смешных и довольно трудных условиях началось кормление. На моё приглашение «откушать» на крышу полезли только самые глупые. Многие остались без завтрака. То есть те, которые не были лишены самолюбия. Во время обеда – та же история. А перед ужином ко мне явилась группа «старших» и спросила, что я от них хочу. Я ответил, что ничего не хочу для себя, а для них готов сам залезть на крышу, перетащить контору и всё возможное разместить на крыше и с высоты руководить детским домом. Мальчики заявили, что раз мне так хочется, то на крышу они больше лазить не будут, а тем более кушать там. Дипломатические переговоры приняли непринуждённый разговор, а кончилось тем, что уже в этот день, не до ужина, а после ужина состоялось собрание. Была принята новая конституция жизни в детском доме, новые формы института детского самоуправления, то есть началось осуществление принятой педагогическим советом программы действий.
