Когда ночь опустилась на лес, поляна опустела и Синегривка с Белогривкой остались одни в темноте. Обе молчали. Белогривка сидела, напружинившись, то и дело обводя глазами спящий лагерь, — она очень серьезно восприняла клятву хранить покой своих соплеменников. А Синегривка смотрела на Серебряный пояс, думая о том, какой из этих бесчисленных звезд стала их мать, Лунница.
Когда рассвет начал разводить молоком черноту ночи, Синегривка с трудом заставляла себя держать глаза открытыми. Тело у нее онемело от долгого сидения. Наконец лишайник, прикрывавший вход в палатку предводителя, дрогнул, и показался Острозвезд. Запрокинув голову, он посмотрел на небо, затянутое бледно-розовой дымкой рассвета.
— Идите, поспите немного, — тихо сказал он, проходя мимо Синегривки и Белогривки.
Синегривка с радостью потянулась.
— Куда это он отправился в такую рань? — зевнула Белогривка, когда предводитель скрылся за стеной утесника.
— Сейчас же Юные листья, глупая? — напомнила ей Синегривка. — Думаю, даже предводитель может позволить себе удовольствие поохотиться спозаранку. Здорово, что в лесу снова полно дичи!
По привычке она побрела было к палатке оруженосцев, но сестра легонько схватила ее зубами за хвост.
— Эй, мышеголовая! — засмеялась Белогривка. — Мы теперь спим вон там, — она кивнула на воинскую палатку.
«Ну конечно! Интересно, какие там у них будут подстилки?»
Немного нервничая, Синегривка следом за сестрой влезла под низкую ветку и вошла в палатку. Здесь пришлось остановиться и зажмуриться, привыкая к темноте.
Воинская палатка оказалась намного шире ученической, но из-за низкой крыши казалась маленькой. Кошачьи гнездышки располагались вокруг центрального ствола кустарника и спиралью расходились к дальним краям палатки.
Солнцесвет, Вихрегон и Змеезуб спали на моховых подстилках в самом центре, а Лоскут и Дроздовик располагались ближе к краю.
Синегривка догадалась, что более молодые воины спят дальше от центра. Но где?
— Ты не видишь, где наши места? — шепотом спросила она у Белогривки.
— Вот здесь! — буркнул Лоскут, поднимая голову.
Синегривка стала осторожно пробираться между спящими, сердце у нее сильно колотилось от страха наступить кому-нибудь на хвост или разбудить шорохом.
— Можете занять места Пестролапой и Кривули, — пояснил Лоскут, кивая на два пустых гнездышка рядом с собой.
Слежавшийся папоротник на подстилке был плоским, как кролик, раскатанный лапами чудища на Гремящей тропе, от мха пахло затхлостью и сыростью, но Синегривке было все равно. Она так устала и замерзла, что с радостью уснула бы даже на голой земле.
— Спи спокойно, Белогривка, — шепнула она, с наслаждением произнося новое имя сестры. Теперь, когда палатка оруженосцев — и Остролапник! — остались в прошлом, они с сестрой снова смогут стать лучшими подругами. Будут охотиться вместе, патрулировать границы, выискивая запахи нарушителей, и никто на свете им не будет нужен. Никакой Остролапник.
Белогривка ласково дотронулась носом до ее носа:
— И ты тоже, Синегривка!
Синегривка еще немного поворочалась на подстилке Пестролапой, а потом, довольно мурлыча, уснула.
Когда она проснулась, остальные воины уже ушли. Белогривка еще спала, и тонкая травинка, торчавшая из папоротников, слегка колыхалась от ее теплого дыхания.
Синегривка ткнула сестру лапой:
— Вставай!
— А? Что?
Белогривка села, сонно хлопая глазами.
Яркое солнце просачивалось сквозь темные иглы над их головами.
— Должно быть, уже полдень, — сказала Синегривка.
— Мы должны идти в патрулирование? — спросила Белогривка.
— Не знаю, — пожала плечами Синегривка. — Нам никто ничего не говорил.
Белогривка наклонила голову и принялась вылизывать свою грудку.
— Хочу в свой первый воинский день выглядеть безупречно, — пробормотала она.
— Я тоже.
Когда Синегривка закончила утренний туалет, язык у нее горел от усердия. Она гордо подняла голову, довольная тем, что шерстка у нее теперь гладкая и чистая, а хвост пушистый, как облако. Оглядев сестру, она заметила у нее на плече приставший кусочек мха.
— Ты кое-что забыла, — сказала она, снимая мох зубами. — Ну вот, теперь превосходно!
Теперь Белогривка стала совсем белой, как брюшко олененка.
Синегривка первой вышла из палатки. Поляна сияла под солнцем. Голубое небо висело над лагерем, а теплый ветерок ласково перебирал нежно-зеленую листву деревьев над головами котов.
— Наконец-то! — прогремел над поляной резкий оклик Солнцесвета. Он стоял возле куста крапивы и хмуро смотрел на сестер.
Синегривка и Белогривка растерянно переглянулись.
— Ты уверена, что мы не забыли про патрули? — шепотом спросила Синегривка.
Солнцесвет, сердито подергивая хвостом, ждал, пока они подойдут к нему.
— Я не собирался включать вас в рассветное патрулирование, — сразу заявил он. — Но охотничий патруль тоже ушел без вас, а это означает, что у нас будет меньше охотников и меньше дичи!
— Но нам никто ничего не сказал! — воскликнула Синегривка, возмущенная такой несправедливостью.
Почему глашатай отчитывает их, как каких-нибудь оруженосцев? Шерсть у нее встала дыбом от обиды.
— Вы теперь воительницы, — сурово напомнил Солнцесвет. — Никто не должен выцарапывать вас когтями из палатки, чтобы отправить служить своему племени!
Синегривка втянула голову в плечи и уставилась в землю, не смея взглянуть на глашатая.
— Прости.
— У меня есть для вас особое задание.
У Синегривки словно гора с плеч свалилась, когда голос глашатая потеплел. Она подняла голову:
— Какое?
— Пышноус хочет отправиться собирать мяту на территорию Двуногих.
«Собирать листья?» У Синегривки упало сердце. Это было почти так же обидно, как собирать мох в первый день ученичества!
— Я должен выделить ему охрану, — продолжал Солнцесвет.
Синегривка насторожила уши. Это звучало гораздо более заманчиво!
— Последнее время возле нашей границы патрульные стали все чаще чуять залах домашних, — объяснил глашатай. — Поэтому я не хочу отпускать Пышноуса одного.
«Вот оно что! Значит, ручные коты все-таки могут быть опасны».
Теперь Синегривка начала понимать, почему Остроавезд так рассердился, когда застал ее возле забора Двуногих. Конечно, котик по имени Джейк и мышы бы не порвал, однако предводитель хотел преподать ей хороший урок, чтобы она держалась подальше от всех домашних.
