Мы ничего не говорим, но все уже напряженно, как-то особенно молчат, а сигнальщики подтаскивают к люку шест с флагами. Комендоры на цыпочках, точно боясь спугнуть кого-то, несут цинковый ящик со снарядами, спотыкаются о трап, на них цыкают. Кондуктор Зуев распорядительным шепотом спрашивает, наклонившись к моему уху: «Какой сигнал?» – «Остановитесь», – отвечаю я.
– Давайте прямо: покинуть судно как можно скорей, – говорит командир.
Сигнальщики торопятся. Зуев вполголоса вразумительно их нудит. Командир приказывает убрать один перископ, так что дальнейшее видит только он. Иногда на секунду отнимает руку, чтоб по привычке стряхнуть с себя воображаемую пыль. Жилы слегка надуваются у него на лбу.
– Что это? – сумрачно и нервно произносит он. – Ворочает? Да. Значит, заметил… Всплыва-ай! Комендоры – к орудиям.
Лодка наполняется гулом моторов и беготней. Слышен прибой волны о боевую рубку и шипение пены. Командир откидывает крышку выходного люка, все на секунду глохнут от понижения давления. Комендоры поспешно вытаскивают свой ящик и разбегаются к орудиям. Сигнальщики выставляют шест, и императивный сигнал развевается по ветру. Я вслед за командиром выскакиваю наверх.
Немецкий пароход находится в пяти кабельтовых от нас. Он уже успел повернуть на 8 румбов и полным ходом уходил по направлению синевших на горизонте шведских берегов. Первым делом мы дважды внимательнейшим образом осмотрели в бинокль весь горизонт. Видны были на различных дистанциях парусники и пароходы. Военных судов заметно не было. Перейдя с моторов на дизеля, начали погоню в полном надводном положении.
Несмотря на категоричность сигнала и на очевидную безнадежность положения, германский пароход, не отвечая на сигнал, стремился уйти от нас, пользуясь небольшим преимуществом хода.
Видя, что расстояние увеличивается, командир приказал открыть огонь. После нескольких недолетов снаряды стали поражать надстройки и мостик. Видно было минутное замешательство, но тем не менее пароход продолжал уходить. Тогда командир решил догнать его миной.
Как и в первый раз, с громким шипением устремилась мина на непокорного врага. Но враг, для которого гибель была ясна, продолжал упорствовать, не желая исполнить сигнала, предоставлявшего людям спасти свою жизнь. Пароход отклонился от курса, и мина, шедшая ему вдогонку, проскочила за кормой. Но этот маневр, отсрочивший неминуемый удар на две минуты, послужил причиной окончательной гибели. Уклоняясь от курса, пароход на непродолжительное время развернулся к нам всем своим левым бортом. Не упуская мгновенья, командир, наведя на него носовые аппараты, атакует его вторично… Все возбуждены ужасной охотой. Все блестящими, широко раскрытыми глазами смотрят на обреченный пароход и на безрассудных упрямцев, бегающих по мостику, приговоренных к смерти единоличным решением человека, стоящего среди нас, спокойного наружно, но глубоко взволнованного в недрах души, ибо вздрагивают мускулы его лица и длинные ресницы нервно опускаются на его красивые глаза, столь непохожие на очи грозного судии, созерцающего жертву, обреченную им на смерть…
Через несколько секунд вторая мина, с увеличенным зарядным отделением, достигает парохода, и видно, как острие струи касается середины корабля… Две секунды, непонятно длинные, и затем взрыв, заставивший содрогнуться всех. От середины корабля поднялся громадный белый столб воды, взлетевший мгновенно на чрезвычайную высоту и закрывший собою весь пароход… Точно каскады мельчайших бриллиантов, рассеиваясь по ветру, пересеченные радугой, медленно падали струи воды, постепенно открывая смертельно пораженного врага…
Пароход лежал на боку, накрениваясь все больше и больше. Мачты, трубы и надстройки грудой бесформенных обломков загромождали залитую водою палубу. Несколько человек торопливо суетилось около единственной уцелевшей шлюпки, еще висевшей на талях. Тали запутались. Их рубят топором. Шлюпка падает в воду. В нее прыгают пять человек и, не дожидаясь остальных, отталкиваются от гибнущего парохода, который уже наваливается на них своим тяжелым бортом. Еще несколько мгновений, и пароход стремительно переворачивается вверх дном, накрыв, как могильной плитою, не успевших сесть в шлюпку людей. Еще минута, и волны сомкнулись над нашей новой жертвой, на корме которой я успел прочесть и записать слова: «Кольга» – Любек.
Все молчат и временами взглядывают на командира.
– Вероятно, погибли люди, – говорит вдруг он.
– Что же делать. Ведь это война. Надо было слушаться сигнала, – задумчиво отвечает старший офицер. – Они топят, не предупреждая, а мы, подвергая себя страшному риску, всплываем и обнаруживаем себя ради гуманных чувств.
В молчании осмотрев еще раз горизонт, мы снова скрываемся под водой. Пароходы, наблюдавшие взрыв, изменили курсы и прошли стороною. Но, спустя час, на горизонте появились новые, державшие прямо на нас. Медленно прошли мимо один испанский и два шведских. Командир по-прежнему, не отрывая глаз, стоял у перископа, сумрачный и молчаливый. К концу второго часа подводного хода он знаком подозвал старшего офицера и, уступив место у перископа, спросил односложно:
– Да?
– Да, – ответил старший офицер и, поспешно спустившись в центральный пост, занял свое место между рупорами переговорных труб, соединявших его со всеми частями лодки.
– Всплывай-ай! – протяжно командует командир.
Через минуту лодка выскакивает на поверхность и ворочает вслед за только что прошедшим на контркурсе новым германским пароходом. Опасаясь терять время понапрасну, мы открыли огонь одновременно с поднятием сигнала. Пароход сначала заметался из стороны в сторону, потом остановился и бессмысленно засвистел, вероятно, призывая на помощь. Мы подошли вплотную, и старший офицер передал по-немецки приказание покинуть пароход. На нем засуетились медленно и бестолково.
– Шнеллер! Шнеллер! – кричал старший офицер.
Объявив для ускорения дела, что пароход будет утоплен через две минуты, мы отошли на траверз и навели кормовой аппарат.
Как только последняя шлюпка отвалила от борта, вновь раздалась краткая команда «Пли», и в третий раз оглушительный раскат взрыва пронесся над морем.
На этот раз нам попался совершенно новый, чисто выкрашенный пароход, груженный лесом. Взрыв произошел в носу и корабль погружался, задирая корму. «„Бианка“ – Гамбург», – записал я его имя и порт приписки. В момент взрыва открылся, вероятно, какой-нибудь клапан, и пароход засвистел. Через минуту он уже стал на попа, усеяв досками и бревнами все пространство вокруг себя. Жалобно свистя, он медленно уходил в воду, точно с трудом вонзаясь в нее, а вверху, над кормою, меланхолично, размеренным малым ходом работал винт, как бы помогая пароходу пройти свой последний, предсмертный курс. Как и в первый раз, как только коснулась труба поверхности моря, раздался вторичный взрыв и, объятый облаком пара, пароход стремительно исчез под водой.
С обеих сторон от нас видны были нейтральные суда, которые, застопорив машины, наблюдали невиданное зрелище. Некоторые были совсем близко.
