Кругом пусто. Легкое облако тумана нашло на нас и закрыло собой таранивший нас пароход, силуэт которого слегка угадывался в полумиле, но через несколько секунд исчез совсем. Стрельба и погоня были бесполезны. Можно было обстрелять другого. Начали беглый осмотр разрушений.
По палубе были оборваны лишь провода беспроволочного телеграфа, на мостике же сломаны подъемная мачта, перископ, сворочены: компасный нактоуз, зенитная пушка, штурвал и перископная тумба. Все это грудой обломков загромождало боевую рубку и свисало вниз. На счастье наше и таранившего нас парохода, он не зацепил наружных мин.
Старший офицер вызвал всю свободную команду наверх для разборки поломок. Одновременно с этим мы дали ход и пошли обратно, пользуясь внутренними приборами управления.
Спускаюсь вниз проложить кратчайший курс в Северный Кваркен. За переборкой, через коридор, слышно, как один из подвахтенных мотористов учит перепуганного лоцмана пользованию уборной.
– Это тебе не то, что на берегу или на надводном судне: потому мы всегда под давлением. Ты, когда уходить будешь, сперва завинти верхнюю крышку, затем накачай воды, а из этой вот трубки пусти сжатый воздух. Опосля надави рычаг – откроется шпигатное отверстие, и все вылетит, куда надо, за борт, значит… Да верхнюю крышку-то завинтить не позабудь: а то заместо того, чтоб в шпигат, все тебе в хряп вылетит. Оченно красивым выйдешь.
– Премудрости какие, – жалуется лоцман. – Даже сходить по-человечески нельзя. Никогда на подводную лодку ногой больше не ступлю.
Мы полным ходом идем в Николайштадт. Поломанные части убираются вниз, повреждения маскируются и накрываются чехлами.
Туман налетает временами и мешает войти в шхеры. Приходится отдать якорь и ждать ясной погоды. Утомленный походом, ложусь спать. Просыпаюсь в два часа и не могу понять: дня или ночи. Совершенно светло, но туман и солнца не видно. Из расспросов выясняю, что сейчас ночь. К пяти часам утра туман рассеивается, и мы входим в Северный Кваркен.
В восемь часов утра приходим в Николайштадт – патриархальный, уютный северный финляндский городок, скромно украшенный недолговечной зеленью и насквозь проникнутый безмятежием и тишиной.
Шифрованной телеграммой вызываем себе смену и, высадив храбрых лоцманов, идем дальше на юг, в Або.
Под вечер следующего дня входим в Або-Оландские шхеры и через три часа – в лиман реки Ауры. Кругом легкий сумрак полночи. Мигалки едва заметно вспыхивают, отражаясь огненною стрелкой в зеркальной глади лимана. По берегам тихие виллы с маленькими пристанями, около которых мирно дремлют маленькие яхты. Все безмятежно и тихо спит.
– Экая благодать. Хорошо живут чухонцы, – задумчиво произносит командир.
Полчаса спустя подходим к военной пристани и швартовимся к канонерке «Хивинец».
Тишина и благолепие ночи угашают во мне тревожные переживания похода. Я выхожу на берег и иду прямо по дороге. Против замка Густава-Адольфа сажусь на камень…
Устал немного… Тишина… Предрассветный бриз ласково шепчет: «Погружайся на 100 футов… Хорошо живут чухонцы…»
На подводной лодке «Пантера»
В течение лета 1916 года в состав действующего флота на Балтийском море одна за другой входили новые подводные лодки водоизмещением 900 тонн, так называемые Бубновского типа, по имени корабельного инженера Бубнова, строившего их на Балтийском судостроительном заводе в Петербурге.
Лодки эти во многом отличались от английских, прорвавшихся к нам в начале войны, превосходили их величиной и вооружением, как минным, так и артиллерийским, но уступали им в скорости хода. Впрочем, к началу 1917 года у нас появились уже лодки типа «Кугуар», превосходившие английские не только вооружением, но и скоростью хода.
Развитие подводной войны требовало полного напряжения как в области конструирования лодок, так и в деле скорейшей подготовки личного состава. Последнее оказывалось труднее первого, и зачастую личный состав новых лодок временно пополнялся людьми лодок, находившихся в ремонте и на отдыхе.
Так, в октябре 1916 года, пока подводная лодка «Волк», на которой я уже совершил несколько боевых походов, была в ремонте, я был командирован на подводную лодку «Пантера» для похода в Норчепингский залив, где часто появлялись германские пароходы под конвоем сторожевых судов.
«Пантера» стояла в передовой базе Рогокюль, построенной с американской быстротой на пустынном берегу Монзунда. До войны здесь была лишь убогая рыбачья деревушка, не имевшая ни железнодорожного сообщения, ни подходных фарватеров, годных хотя бы лишь для миноносцев. Теперь здесь возник целый городок. Казармы, церковь, портовые мастерские, нефтяные склады, радиостанция, удобные пристани. Железнодорожная ветка соединяла базу с Гапсалем, а заново вычерпанные фарватеры открывали к ней доступ из Монзунда для миноносцев и транспортов. Землечерпательные караваны продолжали работать во всех направлениях, подготовляя фарватеры для крейсеров и линейных кораблей.
Поезд пришел засветло. С наступлением вечера база погружалась в абсолютную тьму. Вне закрытых помещений не разрешалось ни одного огня, так как база уже привлекла внимание неприятельских аэропланов и цеппелинов, которые удавалось отгонять днем, но очень трудно было бы отогнать ночью.
«Пантера» готовилась к своему первому походу. Недоставало штурманского офицера. С моим прибытием эта нехватка пополнялась, и лодка должна была сняться со швартовов на следующий день.
Командир показал мне оперативное задание, полученное накануне, и объявил, что хочет выйти на рассвете.
Густой туман лежал над Монзундом. Налеты были невозможны, и мы спокойно выспались перед походом.
Туман не рассеялся и наутро. Но все мы уже приобрели навык бравировать силы природы, и лодка, не видя вокруг себя далее чем на 20 сажен, осторожно вышла из гавани и легла на фарватер.
Точное счисление вывело нас к выходу из Монзунда. В полдень слегка прояснило, и мы благополучно выбрались в открытое море.
Навигационные опасности остались позади, но развернулись опасности боевые, подкарауливавшие нас со всех сторон.
Весь день и всю ночь мы шли, прямым курсом пересекая море. К рассвету следующего дня пришли в Норчепингский залив, но вследствие густого тумана должны были бездействовать весь день.
Неопытность наспех подготовленного личного состава сказывалась на каждом шагу. Непосвященному уху, быть может, трудно уловить это в такого рода диалогах.
– Туман рассеивается, – докладывают с мостика.
Командир и я поднимаемся наверх.
– Что видно?
– Парусник в двух милях.
– Ну это ничего. Парусник вещь безобидная.
– Увы, не так, – возражаю я. – На многих парусниках есть радиотелеграф, состоящий на германской службе, независимо от флага, которым парусник себя прикрывает.
