И вдруг смутился, замолчал и заторопился:
– Скорее Пик, мы опаздываем, столько еще нужно сделать.
Я проводил их на Графскую пристань. Прощаясь, предложил Пасвику взять у меня на поход что-либо из теплого и дождевого платья. Уже с отваливающего от пристани парового катера он весело прокричал:
– Все есть, спасибо, не сахарные, не растаем…
Увы! Ошибся милый Пик, растаяли…
* * *
11 мая 1917 года в 4 часа 10 минут пополуночи отряд судов в составе: крейсер «Память Меркурия» (брейд-вымпел капитана первого ранга Леонида Иванова), эскадренные миноносцы первого дивизиона «Гневный» и «Пронзительный» – выскользнул из Севастополя и лег курсом на Босфор. На крейсере находился личный состав экспедиции, а также баркасы, с которых будет производиться постановка мин и, кроме того, быстроходный моторный катер для буксировки баркасов в Босфор и обратно. С ясного неба звезды лили тихий свет. В лучах этого света на миноносцах зловеще поблескивали вдоль бортов мины. На море был штиль.
День прошел в море. Томительный день. К вечеру засинел на горизонте неприятельский берег. В назначенной точке, в 12 милях от Анатоли-Фенар, отряд застопорил машины. С «Памяти Меркурия» спустили на воду баркасы и моторный катер. Потом шлюпки подошли к миноносцу «Пронзительный» и начали приемку мин.
Мины были особого типа. Небольшие, цилиндрические. Их называли «рыбки». Когда такая мина приводилась в состояние готовности для сбрасывания за борт, на ней разводились-растягивались в стороны особые стержни-усы, и между ними вставлялся кусок рафинированного сахара, который, не давая усам сжаться, служил как предохранитель от контакта и взрыва. Когда мина попадала в воду, сахар начинал таять, усы сходились и мина взрывалась от толчка и удара. Вот почему готовые к постановке мины, пока они еще на борту корабля, тщательно оберегались от дождя, брызг и сырости.
В полночь, выждав наступление полной темноты, медленно тронулись к Босфору.
1 час ночи. Расстояние до входа в пролив приблизительно 7 миль. Звенящая тишина. «Пронзительный» отдает буксир, и баркасы исчезают в темноте. Их провожает молчаливое «С Богом».
Идут по звездам. Наличие большого количества мин исключает всякую возможность работы компаса. Тоненький луч потайного фонаря бродит по карте. Молчит ночь. Только с легким, ленивым журчанием ласкается море о борта шлюпок.
Там, где берег, мгла сгущается. Но вот прямо по носу что-то светлеет. Что это? Пролив? Да, пролив. К неизбежному подошли вплотную.
В проливе зловещая тишина наваливается всей своей тяжестью. Давит. Скалы нависли над головами, вот-вот упадут. Невидимый берег до ужаса близок. Кажется, стоит протянуть руку туда, в темноту, и дотронешься до берега. А там, на берегу, стоит тот страшный, невидимый человек, который все видит. Он схватит за протянутую руку, он крикнет и… конец! Секунды кажутся часами. Вот-вот разрежут темноту лучи прожекторов и перекрестный огонь кинжальных батарей снесет все: шлюпки, мины, надежды и жизнь. В этот момент жизнь подошла, обняла, стала особенно дорога и любима. Скорее все кончить и… жить!
С берега потянуло запахом жилья, дымом. Как будто кто-то долго и заунывно тянул одну и ту же ноту, пел, плакал или звал. Лениво пролаяла собака. И вдруг запахло цветами, остро и пряно. Сады на берегах Босфора цвели.
Условный сигнал: «Начпть постановку».
Будто вздохнув, с прощальным всплеском, первая мина скрылась под водой. Ставили по плану, один баркас за другим. Поставивший мины выходил в сторону, ждал. Тихо. Ночь молчит. Неужели враг прозевал? Вот, последняя мина – и назад. Подошел быстроходный катер. Скорее буксиры. Полный ход из пролива. Вырвались на простор моря. Заговорили все сразу, весело, перебивая друг друга. Затемнел силуэт миноносца. Наконец у борта. Спать, спать, спать…
«Память Меркурия» и миноносцы с рассветом ушли далеко в море, вне видимости берегов. Целый день бродили переменными курсами по безлюдному морю. С темнотой подошли к прежнему месту.
Как и накануне, спустили баркасы. Мины принимали на этот раз с миноносца «Гневный». Работали бодро, но чувствовалась усталость, результат пережитого напряжения прошлой ночью и дневного ожидания. Быстроходный катер взял на буксир и повел к Босфору. Погода заметно портилась. Температура упала, дул порывистый холодный ветер. Наконец нырнули в зловещую, темную бездну пролива. И сразу налетел встречный, все усиливающийся ветер. Борта шлюпок были защищены парусиновыми обвесами, но это мало помогало. Крутая, сильная волна ударяла в борта, взметала вверх каскады брызг и водяную пыль. Брызги обдавали мины и людей. Нарастало беспокойство. Сахар от сырости постепенно делался более мягким, его сопротивление уменьшалось, сила зажимов давила равномерно, вдруг предохранитель не выдержит, замыкание, удар, взрыв и… Скорее, скорее!..
По заданию заграждение надо было поставить под самыми батареями у маяка Анатоли-Фенар. Пробираются вдоль берега, вплотную. Ненастная ночь смешала звуки: шум ветра, шум берега и шум моря. Волны все больше раскачивают шлюпки, вдоль брызг, вода, вода… тает сахар… тает время… минуты… быть может, секунды!..
Наконец на месте. Маяк чуть вырисовывается на фоне неба. Скорее страшный груз за борт. Приступили к постановке.
Баркас со «Свободной России» (бывшая «Императрица Екатерина Великая») первым вышел на линию постановки, благополучно сбросил все мины за борт и отошел в сторону. За ним должен был ставить баркас с «Ростислава». В это время из темноты, с баркаса «Иоанн Златоуст», громким и взволнованным голосом Псиол попросил уступить ему постановку вне очереди. «Меня заливает», – крикнул он. Баркас с «Ростислава» пропустил его, и он начал ставить мины. Благополучно закончил. Начал постановку баркас с «Ростислава». Мины хлюпали, падая в воду одна за другой. Напряжение достигло предела. Слух воспринимал малейший шум, и воспаленное воображение увеличивало его во много раз. Враг по-прежнему молчал. Медленно, мучительно медленно скачет стрелка секундомера. На «Ростиславе» все еще сбрасывают в море мины. И тогда пришло это страшное, непоправимое…
Последним должен был ставить баркас с «Памяти Меркурия». Вдруг на нем засуетились люди, и встревоженный голос командира, лейтенанта Моисеева, бросил в темноту: «Меняю сахар». Только крайне опасное положение могло вызвать в такой решительный последний момент смену сахарного предохранителя. В несколько протекших секунд это поняли почти все. А затем наступил конец…
Свет, ослепительный свет, море огня, океан багряный затопил все, и в нем потонул грянувший удар, невероятной силы взрыв. Мины взорвались на меркурьевском баркасе. В первый момент были парализованы зрение, слух и воля… Разбитые баки с бензином залили шлюпки. «Ростислав» пылал, как огромный костер. Крики и стоны искалеченных людей. Кто-то, выброшенный за борт, взывал о помощи, тонул. На ростиславском баркасе почти всех смело взрывом. С разбитым бедром, ползая по дну баркаса, с помощью уцелевшей команды мичман Брикке сбросил за борт несколько оставшихся мин. На «Меркурии» умирал командир, лейтенант Моисеев. У него были оторваны руки и ноги. Другой офицер, мичман Старченко, был выброшен за борт. Его подобрали на «Златоуст». На «Меркурии» грянули еще два взрыва, и он пошел ко дну со всеми ранеными и мертвыми. В это время вспыхнули неприятельские прожекторы. Беспокойно рыская по середине пролива, перекрещивая лучи, они старались нащупать происходящее. К счастью, они не догадывались, что все происходит у них под боком, у самого берега, в мертвом углу их лучей и, приближаясь лучами к месту трагедии, вновь бросались на середину Босфора.
