Пару раз он оскальзывался и вызывал тем самым небольшой камнепад, после чего по несколько минут в ужасе прислушивался к ночи. А заодно при этом сверял свое положение со вчерашним, чтобы поточнее определить, в какую сторону двигаться. Блуждать тут часами в поисках воздухолета и давешнего лаза, может, и безопаснее, чем выслеживать татей внутри горы, только совсем уж глупо.
И еще поэт опасался, что Копна может потерять самообладание, а то и подвергнуться нападению волков или медведя, что вынудит ее громогласно заржать. Тут-то даже самый сонный тать вскинется на дыбы и начнет рыскать в поисках лазутчика.
Воздухолет оказался на месте. Значит, кошевники прознали о чужаках в Устьянском руднике именно по звонким выкрикам графа Балиора, и экзекуторские речи о том, что крестьяне якобы видали летательный аппарат, были вымыслом. Выходит, они действительно фальшивомонетчики и где-то неподалеку отливают червонцы… Впрочем, они могут и в самой городской фабрике этим заниматься, где-нибудь в старинных катакомбах.
Тихону оставалось только смириться с возможностью полета. Вернуться бы только обратно по щелям с Манефою, а прежде отыскать и отбить ее у врагов! Легко задумать, но как исполнить?
Тихон скрылся в расселине, через которую он вчера пробирался в гору, и развернул карту. Огонек сальной свечи выхватил из тьмы старинную карту Устьянского рудника, скопированную с оригинала еще дедом Акинфия, который служил в Берг-коллегии и отвечал за поставки продовольствия золотодобытчикам. Неудивительно, что с такими сведениями механик задумал спрятать Манефу здесь, а не где-либо еще.
Карта была весьма сложной. Она подразделялась на несколько частей, или уровней, соединенных между собой многими перекрестными стрелками. Словом, гора была порядком изрыта – все золотые жилы в ней превратились в тоннели, которые пересекали камень в разных направлениях и порой образовывали пещеры. В них организовывались перевалочные пункты и просто вертепы для отдыха работников.
«Интересно, у кошевников есть такая же карта?» – подумал Тихон. Видимо, нет, иначе они сообразили бы, как механик добрался до будущего узилища Манефы и обследовали этот ход. А там и до воздухолета было всего несколько саженей.
– Вперед, – строго приказал себе граф Балиор, прислушался еще раз к ночным шумам и двинулся знакомым маршрутом.
L’arbalète он пока снаряжать не стал, а то еще пальнет невзначай, после неловкого удара о стены.
По мере продвижения тревога и отчасти ужас отошли в самую глубину души, и перед Тихоном с полной ясностью сохранилась только его задача – отыскать Манефу, буде она до сих пор в руднике, и вытащить ее на волю.
Рядом с дырой в вертеп, где Акинфий учинил дом для девицы, он вновь обратился в слух. В глубине было тихо, никто не сопел во сне, и света также не виднелось. «А как в Епанчин тайком увезли?» – ужаснулся поэт. Но тотчас отогнал чудовищную мысль и обвязал вокруг выступа скалы конец веревки. Перед тем, как спуститься, Тихон посветил вниз и убедился, что в пещере никого нет.
Внизу он тихо извлек оружие, пробирку с ядом и обмакнул в него по очереди четыре стрелы, а затем снарядил самострел. Три стрелы плотно укрепились снизу двумя ремешками. Оружие довольно удобно лежало в ладони, благодаря своей миниатюрности, и не потребовало особых усилий при заряжании. «Ну и глупо же, наверно, я выгляжу один-одинешенек в этих штольнях, приготовляясь к битве с несуществующими врагами», – пришла Тихону очередная ироническая мысль, которую он, разумеется, сразу отбросил.
Вся любовно собранная Акинфием обстановка в пещере сохранилась, исчезли только одеяла, книги и разная утварь. Никаких брошенных за ненадобностью предметов Тихон также не заметил, хотя смело обошел вертеп по кругу, высоко подняв свечу. Хотя… В пляшущем от сквозняка свете вдруг что-то тускло блеснуло. Граф Балиор присел и поднял с каменного пола почти целый сургучный кругляш с отпечатавшимся на нем оттиском. С одного боку к нему пристали бумажные волоски. Тихон вгляделся в круглый знак, ожидая увидеть обыкновенную почтовую печать, но вместо нее узрел крошечное паровое колесо и такой же кузнечный молот – они были обведены двумя кругами, и между ними имелась надпись строгими и угловатыми буквами, непохожими на книжные.
– Петр Сергеевич Дидимов… – прочитал Тихон. – Что же это такое?
Он слепо уставился перед собою, не в силах толком сосредоточиться. Значит, Манефа или кто-то еще получил и прочитал здесь письмо от заводчика, скрепленное его печатью? И даже не озаботился тем, чтобы разломать ее потом на мелкие кусочки? Невероятно! Кто же из двоих – главарь кошевников или Манефа были адресатами послания?
Так можно было ломать голову до самых петухов, поэтому Тихон просто кинул находку на каменную постель и вновь поднял самострел. Пора было двигаться дальше.
Согласно карте, ход отсюда был один, по нему-то и вывели поэта и механика злобные тати. Этой же дорогой и направился граф Балиор, тщательно выверяя каждый шаг, чтобы ненароком не споткнуться и не загреметь амуницией по камням. Свечу, увы, гасить было нельзя, иначе заблудиться ничего не стоило.
Через несколько минут он достиг первой развилки. Пока что карта не врала, как Тихон убедился, присев на валун и разложив ее на колене. Повернув направо, скоро можно было достигнуть той самой пещеры, где их с Акинфием спихнули в дыру. Ничего любопытного в том направлении не было. Другой ход также постепенно вел вниз, но при этом к целому «ожерелью» крупных вертепов, где вполне можно было учинить фальшивомонетную мастерскую.
Осторожность следовало удвоить. Поэт решил погасить свечу и прислушаться. Однако кроме тонкого свиста ветра ничего не услыхал, а вот носу почудилось, будто он улавливает запахи еды. Тихон потрогал котомку с провизией, но открывать мужественно не стал. А хотелось отчаянно. Нет, это сугубо для истощенной Манефы, поэту же довольно будет и пары крошек с ее стола.
И тут как будто кашель донесся до его слуха. Словно сама гора тяжко вздохнула, утомленная непоседливыми людьми – не привалить ли их каменьями, дабы неповадно было тут шастать? Лицо овеял стылый воздух, влажный и мертвенный, так что Тихону почудилось, что он угодил в склеп. Дрожь ужаса встряхнула его с головы до пят, и рука сама собой дернулась к спичкам. Скрюченный фитилек никак не желал разгораться, но вот наконец занялся и очертил вокруг поэта вековой камень.
Граф Балиору отчаянно захотелось повернуть обратно, но он истово взмолился Господу и зашагал вперед. Под ногами у него на довольно ровном полу видны были многочисленные отпечатки сапог, а один раз даже попался огарок свечи. Кажется, этим лазом пользовались нередко.
Внезапно Тихон отчетливо расслышал мужской голос. Он тотчас замер и задул пламя. И верно, впереди разговаривали два человека, но разобрать слова было нельзя.
Одной рукой держась за стену, а другой стискивая самострел, Тихон стал приближаться к собеседникам. Скоро он различил и свет, и тот даже помог ему ускорить шаг. Пара пологих спусков и плавных поворотов – и голоса стали вполне различимы.
