– …Не уверен, что мы сможем повторить операцию по прежнему методу. Петр Сергеич, конечно, видит дальше нас и знает больше, но жандармы всех переполошили своими расспросами. Куда только Буженинов смотрит?
– У тебя есть другое предложение, Филимон? – сардонически отозвался второй.
Поэт чуть не вскричал «ага!» и не кинулся вперед, размахивая кинжалом и l’arbalète – он узнал голос главаря! Такой же надменный, с хрипловатыми нотками, властный и насмешливый, как и в прошлый раз. «Здесь мерзавцы», – с дрожью удовольствия от предстоящей тайной схватки подумал Тихон и сделал еще два шага вперед, к освещенному овалу стены – вертеп со злодеями скрывался поворотом тоннеля и виден не был.
При этом до него дошло, что тать произнес имя заводчика. Будто наткнувшись на дерево, Тихон встал и вновь спрятался в тени. Раз такое дело, не мешает узнать побольше, а то слишком уж много неясного в этом деле с кошевниками.
– И что ты имеешь ввиду под «прежним методом»? Уж не думаешь ли ты, что марсианцы с такою же ловкостью уведут князя?
– Я о другом, Фаддей. Опасно вытаскивать Санковича через балкон, как мы тогда замышляли, окрестные бабки могут нарочно в окна таращиться и нас подметят, да и поднимут переполох. Все-таки почти над самым парадным подъездом засаду устраивать не годится.
– Там карета будет выглядеть не так подозрительно. Дидимов план одобрил, что тебе еще надо, Филимон? К тому же само умыкание состоится не в Собрании, а в княжеском парке. И кто тебе сказал, что мы поволочем его на третий этаж? С Божьей помощью на земле управимся. Если говорят «прежний план», не думай, будто его слепо повторяют. Праздник-то сразу в двух дворцах будет.
– А… Но князь все-таки не девица, куда сложнее будет.
– Не трусь, все уже готово и оговорено десять раз. Проклятые марсианцы кстати оказались, списать на них пропажу Санковича будет проще простого… Нет, какова удача с пришлецами вышла! До сих пор не верится. Наливай…
Пока звякали коновки да слышалось бульканье, Тихон в ледяном ужасе пытался сообразить, мерещатся ему чудовищные речи или же в самом деле тати замыслили умыкнуть еще и Предводителя губернского дворянства, князя Антиоха Санковича. Что за безумие! Зачем Дидимову буквально накануне первых в истории выборов городского головы лишать Собрание достойнейшей кандидатуры? Ведь они наверняка рассуждают о скорых именинах супруги генерал-губернатора Хунукова.
Но в таком случае это посягательство на саму Богом данную императорскую власть!
Разве что… Нет, не может быть, чтобы Дидимов сам вознамерился стать градоначальником, ведь он лишь недавно из купцов выбился и роду-племени, по сути, никакого! Пусть и барон. Зачем ему еще и такая должность, вдобавок к Управляющему казенными заводами? А ведь, по слухам, он не раз в шутку говорил, что выдвинул бы себя на должность, не будь у города такого знатного «покровителя», как Санкович. После генерал-губернатора Хунукова, понятно, но тот высоко в эмпиреях и все больше в столице блистает, чем на Рифейских верхах.
А ведь верно, совсем незадолго до выборов в городском доме Хунуковых будут пышно отмечаться именины княгини! Не иначе, тогда и собираются похитить знатного гостя. Голова у Тихона чуть не кипела от невероятных дум.
– Что-то надобно с этим прилипчивым хлыщом делать, Балиором, – услыхал Тихон нетрезвый голос. Филимон выражал озабоченность! – Анкудин нынче жаловался, просил преподать урок хороших манер. Отчего было не пристрелить их, пока они были у нас в руках, Фаддей?
– Кто же знал, что вылезут… Не ожидал я от стихоплета Балиора такой прыткости! Разберемся, братец. Ничего он нам не сделает, твой баснописец. Стишата поди скабрезные строчит, о любви к прелестной Манефе, – хохотнул главарь.
L’arbalète едва не треснул под стиснутыми пальцами поэта – представилось вдруг, что это выя проклятого кошевника.
– А хороши мадригалы-то, признайся, – поддел Филимон.
– Пожалуй, покрепче сумароковских.
– В Управу бегал, требовал снарядить сюда экспедицию.
– Наивный мальчишка!
– Может, усадьбу ему спалить, чтобы тихо сидел и не дергался, пока большие господа делами занимаются? Или вовсе прирезать? Вот только не знаю, сразу с дружком его Акинфием, или того пока не трогать, раз он прилично себя ведет и дома осел как мышь на крупе.
– Неплохая идея! – одобрил Фаддей. – Вот испросим позволения у Петра Сергеича. Наливай…
«Подонки! – кипел между тем граф Балиор. – Ну, покажу я вам мышей, мерзавцы! Сами у меня задергаете лапками, будто мыши». Он уже настроился подобраться поближе и покончить с врагами двумя точными выстрелами, а то и кинжалом их пощекотать, как разговор коснулся Манефы, и поэт снова замер.
– Девица всем обеспечена?
– Как у батюшки в доме, не сомневайся.
– Пойду вина ей отнесу, а то заскучала поди…
«Ага!». Тихон навострил l’arbalète, чтобы поразить врага сразу же, как тот покинет светлый вертеп, но потом отступил по тоннелю обратно. Не время! Надобно проводить кошевника до Манефиной пещеры, чтобы не плутать потом по штольням, и там уже обездвижить его. Куда спрятаться? Поэт в панике вжался в щель и увидел черную фигуру Фаддея, который вышел из пещеры со свечою в руке.
Ни одной благодатной мысли ему так и не успело придти, потому как тать и не думал приближаться к засевшему во мраке графу – за три сажени до него он свернул направо и стал удаляться по другому лазу, незамеченному мстителем.
Тихон отер рукавом пот со лба и дождался, когда главарь скроется за поворотом, затем под звон бутылки запалил свечу и всмотрелся в карту. Потерять Фаддея, пожалуй, было невозможно: неподалеку отсюда находился только один вертеп, в котором, судя по всему, и проживала Манефа Дидимова. Подступиться к нему можно было только отсюда. Очень удобное место для обустройства узилища.
Но зачем, черт их побери, они держат тут несчастную деву, а не вернут ее отцу? Хотят, чтобы отлика поднялась до самых небес? Сильно же они рискуют головами, пряча Манефу! Или же это сам отец зачем-то приказал татям-фальшивомонетчикам похитить собственную дочь? В таком случае это страшное преступление, и Тихон воздаст за него в полной мере, освободит девицу и завоюет ее любовь.
Получив эдакий заряд бодрости, поэт задул свечу и двинулся вперед, к оставшемуся в одиночестве Филимону. А когда осторожно заглянул в пещеру с самострелом наготове, увидел, что тать упал головою на дубовый стол и посапывает. Даже до грубо сколоченной широкой кровати, накрытой верблюжьим одеялом, не дотянул. Все три бутыли перед ним были, очевидно, пусты.
«Живи пока», – нехотя решил поэт и развернулся. Хотя не мешало бы, наверное, прибить мерзавца, пока он не разорил родовое гнездо Балиоров…
Он заспешил вслед за Фаддеем, но из-за того, что не мог запалить огонь, вынужден был идти весьма медленно, то и тело опасаясь ушибиться. По счастью, серьезных провалов и подъемов в этом лазе не имелось, а то бы дорога грозила затянуться. А так уже минут через пять поэт достиг последнего ступенчатого спуска, за которым находилась пещера Манефы. Там и в самом деле было светло – значит, предположения оказались верны!
