Она навалилась обширной и жаркой грудью на поэта и подергала его за нос.
– Помолчи-ка, Марфуша, не сбивай, – осадил ее граф Балиор и выбрался из-под могучих телес девушки. – А еще лучше пойди в кухню да собери мне котомку с мясом и прочими закусками.
– К чему? – ужаснулась Марфа.
– На ловитву поеду, ясно?
– Знаю ваши ловитвы! Барбоску на псарне держите, ружья не берете! В Епанчин поди снова едете, к тощей вертопрашке?
– Вот, значит, как ты думаешь?
Марфа заревела в три ручья, уткнувшись лицом в подушку. Разумеется, она скорбела вовсе не потому, что серьезно рассчитывала на нечто большее, чем такие вот незатейливые развлечения. Нет, Тихон с некоторой даже нежностью догадался, что бедная Марфуша подозревает барина в постельных развлечениях с другой простой девушкой, оттого и досадует – неужто ее горячей ласки недостаточно? Все эти горести моментально нарисовались на искренней физиономии девицы, когда она с обидой уставилась на поэта.
– Нет у меня никаких вертопрашек.
– Поклянитесь!
– Вот тебе крест.
– А почто на ночь глядя едете?
– Ладно, слушай меня и запоминай, – решился Тихон. – А когда приедут давешние тати, все как есть им выдашь, что я тебе сейчас скажу, да только не признавайся, что я тебе разрешил им все рассказать.
– Что вы такое говорите, барин? – От ужаса Марфины слезы в тот же миг высохли. – Ничего не понимаю!
– Тьфу ты, пропасть.
Насилу Тихон втолковал неразумной девице, что намерен провести изыскания в районе Устьянского рудника – дескать, якобы там еще осталось золото и можно отыскать один-другой самородок. А поскольку пес в таких рудознатных делах только помехою может стать, ибо залает непременно в такой миг, когда таиться надобно, то и не нужен он в походе. Также как и ружьецо – а вот припасы надобны в изрядных количествах.
– Ишь ты, золото, – загорелась Марфа. – А потрогать дадите самородок-то? Али сразу в заклад снесете?
– Там поглядим.
– Золото, надо же… А это что за страсти у вас на боку?
Она склонилась над ранением Тихона и в ужасе вытаращила круглые глаза. Слезы снова показались в их уголках, а лицо съежилось в страдальческой гримасе.
– Об сучок оцарапался, – поспешил утешить чувствительную девицу граф Балиор. – В лесу и не то бывает!
Но Марфа не успокоилась, пока голышом не сбегала в кухню и не принесла из шкапа потребную лекарственную мазь, донельзя вонючую, и не втерла ее в рану. Только разбередила! Однако пришлось вытерпеть, чтобы не вступать с девицею в лишние споры.
Итак, снабдив ее связной «былиной», Тихон приступил к сборам. Спать ему по причине душевного возбуждения не хотелось, хотя в прочие дни он, без сомнения, уже давно пребывал бы в царстве Морфея.
До праздника в честь госпожи Хунуковой оставалось меньше суток, и все это время поэту предстояло провести вне людских глаз, но вовсе не в диких околорудничных лесах, как он наплел служанке. Какой был смысл там обретаться, вдали от грядущих событий, которые грозят потрясти основы государственности? Нет, его обязанность как честного человека и дворянина – подстеречь врага и обезвредить его в момент преступления, коли власти в лице коменданта не желают исполнить долг. Случится удача на стороне графа Балиора, то быть ему во славе и почестях, в противном же случае хоть стыдно перед смертью не будет, что потворствовал аспидам.
А тати пусть головы ломают, куда злейший враг подевался и что задумал, вовек не догадаются. Вряд ли они поверят в Марфины уверения, будто он моет золото в Рифейских горах. С другой стороны, почему бы графу и не спрятаться от мести кошевников подальше от Епанчина?
Пока озадаченная девушка собирала барину полную котомку копченого мяса, хлеба и яиц с вареными овощами, сам он уложил с собою запасную одежду, парик la financière, спички со свечами и веревку.
Продырявленные пулей аби и рокелор поэт засунул в сундук с театральным реквизитом, а то не приведи Господь Марфа обнаружит, криков не оберешься.
Оставалось сообразить, как добраться до города и потом сразу избавиться от коня. Думать, впрочем, долго не пришлось – при трактире, в котором любил пировать поэт, имелся постоялый двор средней руки с конюшней, за пятак там с радостью присмотрят за животиной и не спросят, что за нужда заставила графа Балиора отдать ее на содержание. А расспрашивать трактирщика дидимовцы и не помыслят, ведь Марфа наведет их на ложный след.
Как ни противно было заново рядиться в фальшивые волосы, Тихон скрепя сердце сунул черный парик и бородищу в ту же суму.
На прощанье добрая девушка не вытерпела, облобызала пухлыми губами щеки графа Балиора, а потом едва не залилась слезами, будто провожала его не на изыскания в мирный лес, а на войну.
– Так что же на ночь-то глядя? – застонала она вдругорядь.
– Растащат слитки, Марфуша. – Тихон натянул уже чистый бешмет.
– Ну, тогда в добрый путь. Возвращайтесь поскорее! Ждать-то когда обратно, Господи?
– Дня через три, не раньше… Да скажи татям, что я на рассвете отбыл, золото в горах искать! Не бойся, меня им не отыскать.
Чтобы Марфа вновь не запричитала, поэт поторопился выйти вон. Пока еще решимость не покинула его, следовало как можно далее продвинуться в осуществлении плана. А то как ослабнет лютая ненависть, пригаснет благородный огонь в душе, так и в самом деле за самородками повлечет, в самый глухой лес губернии…
Конь был весьма недоволен, что его разбудили и увлекли прочь из теплого стойла, но Тихон был непреклонен. При свече он сам оседлал его и скоро вывел в ночь. Хотел заглянуть на псарню, чтобы попрощаться с верным Барбоской, но потом передумал – а ну как почует пес, что видит хозяина в последний раз, да завоет на всю Разуваевку. Плохим это станет напутствием.
Родные пенаты уже погрузилась в сон, даже собаки не перебрехивались. Природа растеряла остатки слабого дневного тепла, и на землю опустился заморозок – под копытами порой похрустывал ледок. Самому поэту почти ничего видно не было, разве что когда он взбирался на холм и оттуда едва просматривались фонари возле заставы, но жеребец и без всякого руководства трусил в нужном направлении.
Похоже, он дремал на ходу, а вот графу Балиору было не до сна. Не только холод бодрил его, но и размышления о прошлом и будущем. Позади виделись ему приключения в руднике, в поднебесье на воздухолете и скоротечные схватки с татями, а впереди прозревал он лишь стылый туман неизвестности. Как-то сложится его засада? Повторят ли дидимовцы методику первого умыкания, не нападут ли на князя Санковича в ином месте и времени? Никто ведь не запрещает им проникнуть в городской дом Предводителя и скрутить его сонным!
Одна только эта сокрушительная мысль могла вывести из дремы даже самого хладнокровного мстителя. Покатав ее в голове, Тихон был вынужден смириться с малостью своих сил – провести эту ночь и весь день под окном князя было невозможно.
