На чердаке было, как водится, пыльно и затхло. Поднимать вновь зажженную свечу над головою для лучшего обзора Тихон не рискнул, но и без того было ясно, что сюда долгие десятилетия стаскивали изношенную мебель, обтрепанные портьеры и прочий хлам. Особенно много имелось тут «жертв» последнего обновления, учиненного не так давно Антиохом Санковичем. Тихон даже узнал многие стулья, на которых сиживал еще в детстве.
Он убрал со старинного дивана цитру с порванной струной и устало развалился на тугих пружинах. Пришла пора подкрепить силы добрым куском копченого мяса и парой глотков воды из походной бутыли. Столом ему послужил кособокий налой.
Этот чердак живо напоминал графу Балиору флигель собственного дома, также переполненный древностями, а потому и не пугал, несмотря на тонкое завывание ветра в щелях и непроглядную темень в трех шагах от дивана.
И скоро он уснул под писк мышей, укрывшись полотняной портьерой, как порой с ним случалось лет десять назад, когда он заигрывался днем в страшно интересном, полном старинных чудес флигеле – только там при этом было светло от солнца и бесконечно уютно… Вот и здесь почти так же.
Новый день вопреки ожиданиям выдался солнечным, во всяком случае поутру, и от обоих окошек на чердачные завалы падали косые лучи света. Со стороны улицы доносились слабые голоса прохожих, крики возниц и стук колес по брусчатке.
Шумели и под полом, то есть на третьем этаже Собрания. Тихон разом встрепенулся и сел, постаравшись не заскрипеть диванными пружинами. Внизу переговаривались женщины, скорее всего служанки – то ли смахивали пыль с мебели, то ли наводили блеск на античные бюсты.
Поэт попытался расслышать, о чем толкуют девки, но не сумел и успокоился.
Обилие предметов на чердаке, в том числе треснувших ваз, раскинуло перед ним широкие возможности для утреннего туалета. Когда служанки удалились, граф Балиор совершил потребные процедуры и не спеша позавтракал за поцарапанным сосновым столом, любуясь на бюст Аристотеля с отбитым носом.
– Подскажи, мудрец, чем заняться, – обратился к нему поэт.
Но древний философ лишь слепо таращил белые глаза. Тихон же принялся заново переживать события минувших дней, от самого первого дня, когда он стал свидетелем умыкания Манефы, до вчерашнего вечера. И так выходило, что всему причиной было вмешательство в ход вещей Акинфия Маргаринова. Не случись механику уволочь девицу Дидимову в небеса, так бы и пребывал граф Балиор в неведении, так и вкушал бы плоды мирной сельской жизни… И Манефу любил бы по-прежнему безответно, о нежном чувстве Глафиры не догадывался, во чреве железного монстра не поездил бы. Лишь стишата по ночам кропал да с доброй Марфушей баловался – вот и вся жизнь, и так Бог весть сколько лет, пока не женился бы на какой-нибудь сообразной девушке.
Нет, не было бы такого! Захвати Петр Дидимов власть в губернии, да провозгласи Рифейское королевство… Один Господь ведает, что началось бы тогда в России-матушке, какие силы всколыхнулись бы! Не иначе армию из Санктпетербурга прислали бы, да и местные дворяне, что верность Императрице сохранили, под ружье бы встали. И возникли бы летучие ватаги «воинов света», что бились бы противу темного королевства тирана Дидимова, его железных Тифонов, огнем плюющих. И погибли бы все как один, но геройски.
Такие жуткие картины из будущего пронеслись перед мысленным взором графа Балиора, и содрогнулся он от гнева и решимости помешать проклятому заводчику в его планах.
Но как, как? Даже если удастся помешать злодею выкрасть князя Санковича и утвердиться тем самым в градоначальниках, Дидимов не откажется от замысла и выдвинет свое железное воинство против императорского гарнизона. Вдобавок фальшивым золотом наводнит Рифейские пределы и полонит законные власти, буде они отвергнут его притязания на господство. Ничего, следовательно, не изменится – да и может ли простой человек вроде Тихона противиться могучему заводчику, у которого и мощь оружия, и сила неправедных денег?
– Может и должен, – стиснув зубы, проговорил граф Балиор, невидяще глядя в полумрак чердака.
Пока он тут сидит в тиши да тепле, кошевники вовсю готовятся к наступлению, заправляют монстров углем и снаряжают их огненными ядрами. Пусть и не скоро вся эта армада выползет на городские улицы, но разве кто-нибудь поверит скандальному поэту, ежели сам комендант Буженинов единым словом поставит в деле точку – дескать, злостный навет, а барон Дидимов добропорядочный подданный Ее Величества. Еще и упечет в дом призрения, вздумай Тихон публично оглашать свои подозрения.
Даже улыбнись графу Балиору удача в пресечении сегодняшнего зла, так раздосадованный заводчик может и немедля выступить против губернатора! И тем самым вдобавок к разоблачению дидимовского коварства граф Балиор вызовет куда худшие потрясения.
Такие умозрительные построения будоражили ум поэта, все более подвигая его к необходимому выводу: просто защитить Антиоха Санковича – мало, очень мало. И остается лишь перекреститься истово, вознести молитву Господу и двигать в самое логово врага, чтобы открыть его миру и явить на суд людской все злобное коварство заводчика. Глядишь, и не вполне еще готова железная армия, тогда есть еще малый шанс победить ее в зародыше, простыми фузеями и пушками, да обычной людской храбростью.
Тихон вскочил, чуть не опрокинув стул – в памяти его будто святые письмена, огнем вспыхнула карта, виденная им в столе Маргаринова. Подземный ход! Тайный лаз, десятки лет как забытый всеми и ведущий от Дворянского Собрания прямиком в сердце диавольских цехов, минуя наземные препоны!
– Вы еще пожалеете, что не убили меня, – погрозил он кулаком в потолок, бодрясь, и принялся за дело.
«А вдруг все невиданное оружие он мастерит по тайному указу императрицы? – ужаснулся поэт и замер. – Хорош же я буду, когда разломаю его! Зачем же тогда ему становиться городским Головой через выборы, коли и так обласкан двором?» Нет, не мог преступник и фальшивомонетчик Дидимов быть любимцем Государыни…
Да ведь, может, он вовсе и не собирается становиться градоначальником! Отчего бы Дидимову просто не уничтожить неугодного или неудобного человека, благороднейшего князя Санковича, ежели тот отказался плясать под цевницу заводчика? Прощупал Предводителя, увидал что богобоязнен и неподкупен в отличие от Буженинова, да и приговорил? И губернатора Хунукова потом туда же, «к марсианцам»? Воистину жуткие мысли сонмами роились в горячей голове графа Балиора.
В подобных сомнения можно было потерять все, и не только время. «На месте разберусь», – решил лазутчик и упаковал в одной котомке и остатки яств, и снаряжение. Только чистый костюм для бала выложил, в катакомбах он ни к чему. Может, теперь и не понадобится, ежели удастся найти старый ход и пробраться по нему на фабрику. Парик с бородою также оставил, никого таким реквизитом не обманешь, да и мешать будет.
Но очередное соображение вновь остудило пыл графа. Неужели заводчик не ведает о подземном ходе, ведь рылся тот при его отце или деде? Наверное, если бы знал, уволок бы по нему Манефу и спрятал в своей же конторе… Пожалуй, так! Выходит, лаз давно замурован? Иначе бы о нем знал не только Дидимов, но и многие остальные. Тихон так и сел на диван. Или прятать дочь в конторе невозможно и лучше в самом деле было вывезти ее за город? Однако все равно, самым безопасным было бы умыкнуть ее через лаз и уже потом в карете отправить в Устьянский рудник – уж точно умнее, чем подстерегать девицу на дереве.
