Платформа под ногами поэта дрогнула, и он вслед за крайним механизмом тронулся к выходу. Волокли его, очевидно, на канате, зацепив за крюк. Позади графа катилась на паровом ходу угольная топка с должными припасами топлива, а также и второй железный «человек» – кто в него забрался, Тихон не видал. Разбитого поэтом монстра отцепили и бросили на складе.
По выезде на воздух дышать стало легче, но тряска заметно усилилась. Как уж двуногая бочка, в чреве которой обретался граф Балиор, не опрокинулась на косогорах и ухабах, неведомо. Видать, перетянули ее вервием, ибо ощущал поэт поддержку, когда его перекашивало в стороны.
Страшная армада с неумолимой медлительностью подкатила к воротам фабрики, а там уже без промедления выбралась и на улицы Епанчина. Что творилось в окрестных с дорогой домах, понять было трудно – порой мелькали в пятнах свеч испуганные, перекошенные ужасом лица, но чаще всякий свет моментально гас. Лишь промозглая тьма, сдобренная вязким грохотом железных гусениц и резким шипением пара, что вырывался из Тифонов, да окрики дидимовских военачальников, да трепет на ветру редких пламенников.
Теперь-то поэт в полной мере сумел оценить всю глубину измены, совершенной Дидимовым. Проклятый заводчик, подстегнутый к решительным действиям настырным поэтом, вознамерился одним махом обезглавить губернию, придушить гарнизон и тем самым стать единоличным царьком Рифейского государства! Когда еще Императрица соберет войско для примерного наказания вора! А он за это время успеет соорудить немало самоходных пушек да железных «людей». А может, весть о скоротечном разгроме губернского начальства вкупе с солдатами окажется так страшна, что Государыня и вовсе остережется посылать сюда армию для усмирения. Так оно, скорее всего, и случится.
Уже показался ярко сияющий дворец губернатора, уже послышался оркестр и громкий хохот гостей, и повеяло прекрасным духом яств со стола князя, и тут только граф Балиор опомнился, предпринял новую попытку освобождения. Но платформу под ним так трясло на брусчатке, что скоро он отказался от этой затеи, тем более и механизм вдруг ожил, зашевелил конечностями. Очутиться непристегнутым, когда монстр зашагает по земле сам собою, было очень опасно для здоровья. Какая уж тогда от Тихона польза Отечеству?
Внезапно низкое небо озарилось всполохами фейерверка. Под самыми тучами, расцветив их синими и красными пятнами, прыснули бегучими пестиками колоссальные рукотворные цветы. По улицам Епанчина прокатился дробный грохот, и тотчас дружный рев ликования потряс парк перед княжеским дворцом.
А вслед за тем грохнул и двойной выстрел из передних пушек Дидимова. Словно завороженный, глядел поэт на причиненные разрушения – два огненных снаряда наподобие тех, которыми плевался он сам в лагере Струйского, ударили в основание чугунного тына и снесли его напрочь, лишь осколки брызнули в ночь. Пара из них долетела и до панциря с графом, стукнула с гулким звоном. Хорошо хоть в прорезь ведра ничего не угодило!
Людей в парке рядом с местом вторжения не наблюдалось, поскольку все толпились возле главного фонтана, где и пускали в небо ракеты с огнями. Никто не всполошился, не побежал с криками на доклад к генерал-прокурору или самому губернатору, что ограду его поместья ломают неведомые чудища.
– Сон человеческий, прервись! – возопил Тихон в отчаянии и взмахнул руками, и к его удивлению то вполне удалось. То есть взмахнуть, понятно, а не прекратить безобразия.
Впрочем, пользы от такого рукомашества было чуть, главная сила монстра таилась в его ногах и управлялся он ими. Довольно будет направить его на императорских солдат, а там уж дергай щупальцами или смирно стой, ужас на людей наведешь непомерный. Хоть обкричись из своей щели – дескать, не трону я вас, ребята.
После второго залпа, совпавшего с цветистым всполохом под облаками, кусок ограды рассыпался окончательно, и армада Тифонов, скрежеща, въехала в княжеский сад. Тут наконец раздались и крики мещан, а также и пары лакеев, что углядели опасность. Но лишь диавольский смех татей был им ответом.
Первым пал голый цветник. Три мраморных вазы с Баханалиями и младенцами, что стояли вокруг него, взорвались крупными обломками и в одночасье превратились в скорбные остовы наподобие сломанных зубов.
– Полюбуйся, кровопийца! – крикнул какой-то кошевник за спиною поэта.
Наверное, это он верховодил передвижением чугунной паровой печи, а может, и управлял самими панцирями. Кого имел ввиду этот мерзавец? Неужели опору всей губернии, славного генерал-губернатора Хунукова? Хотя бы одно в этом святотатстве утешило графа Балиора – непричастен князь к вакханалии, не ведал об измене заводчика, иначе бы не допустил бесчинства в своих владениях.
Армада продвинулась вглубь княжеского парка, и тут-то постепенно грохот ее и несусветная вонь, разносимая ветром, произвели среди отбившихся от общей массы гостей знатный переполох. Тихон видел сквозь шлем, как дамы и кавалеры в беспамятстве устремлялись прочь с пути воинства, дабы криками возвестить о кошмаре. Воистину паника распространилась среди дворян губернии подобно лесному пожару в великую сушь.
На повороте аллеи, подле группы античных фигур Феронии, Силвана и Филомеды, армия изменника притормозила и ударилась в регулярное приготовление к схватке – потому как слышны уж были испуганные возгласы унтер-офицера, что строил солдат для отражения нежданного натиска. Вскоре и сами ратники с фузеями показались в конце широкой гравийной дорожки. К тому моменту поэта стащили с платформы и утвердили, как и второго железного монстра, на собственных ногах.
Гарнизонные при виде гусеничных пушек по команде офицера рассеялись за шпалерами, и первый картечный залп пропал втуне. Филимон выругался и приказал двигать машинам в разные стороны, но в направлении дворца, а двуногим шагать прямо и наводить ужас.
«Ничего они не поделают», – обреченно подумал поэт по адресу императорских солдат. Как он знал, в распоряжении губернатора было всего три медных орудия, четыреста ядер, да шестьсот зарядов с картечью, не считая ружей с пистолями и копьями. И прочего по мелочи – свечи скоропалительные, седла с приборами и порох. Да разве ядра и свинец патронный хоть что-то могут противу таких чудищ, даже если чудесным образом перенести сюда все гарнизонное вооружение?
Как граф Балиор ни сопротивлялся, сила пара понуждала его переставлять ноги и с лязгом идти вперед. Сзади катилась тележка с топкою и непрерывно подавала с шипением пар в его доспехи.
– Да что же делать-то? – вскричал наконец поэт и в ярости ударил лбом по ведру.
С разных сторон послышались новые разрывы огненных снарядов, потянуло гарью. Дождя уж давно не было, а ветер был довольно силен, а следственно, можно было ожидать изрядного пожара.
То и дело среди полуголых кустов мелькали человеческие фигуры, и скоро Тихон ощутил в полной мере, что на него началась охота. Сразу с нескольких сторон треснули выстрелы, по бочке с визгом щелкнули пули. Одна угодила в шлем и проделала в нем порядочную вмятину, в полувершке от прорези. Руки у Тихона непроизвольно взметнулись к голове, будто щупальца могли защитить его от попаданий лучше панциря. Получилось, наверное, страшно.
