Илье настолько противно было смотреть кривляния этих ряженых, что переводить эту дурацкую интермедию он вообще не стал. Зато Джессике, зараженной «горбиманией», как она называла свою симпатию к моложаво выглядевшему Горбачеву, просмотр «Голубого огонька» в компании Ильи очень даже понравился. От «Советского шампанского» ее слегка развезло, и настроение у нее в эту новогоднюю ночь было превосходным. В благодарность за чудесно проведенное время Джессика пригласила Илью составить ей компанию – в конце января она собиралась на мыс Канаверал снять репортаж о запуске космического челнока «Челленджер».
Для Ильи ее предложение было настолько неожиданным, что он не сразу нашелся, что ей ответить. Это Джессика могла свободно путешествовать по всему миру и делать репортажи, о чем ей заблагорассудится, а советскому журналисту просто так выехать за границу было невозможно. Дабы не вдаваться в объяснения, что в СССР проще в космос слетать, чем оформить разрешительные документы на выезд за границу, тем более в капстрану, Илья посетовал, что, к сожалению, он не может принять ее приглашение, поскольку буквально на днях отправляется в командировку в Афганистан. К его удивлению, Джессика его отговорке очень даже обрадовалась. Оказалось, что она сама давно собиралась побывать в Афганистане, и она пообещала прилететь в Кабул сразу после репортажа о «Челленджере». Договорившись встретиться с ним на вилле АПН в Кабуле, Джессика улетела к себе в США, а Илья потом еще четыре месяца ждал, пока ему дадут добро на выезд в загранкомандировку.
О катастрофе «Челленджера», который взорвался на высоте пятнадцати километров через семьдесят три секунды после старта, Илья узнал 28 января 1986 года из новостей. Старт «Челленджера» показали в прямом эфире, и трагедию увидел весь мир. Вначале все шло в штатном режиме. Комментатор отсчитал последние секунды, и «Челленджер» устремился ввысь под аплодисменты присутствующих на космодроме зрителей, среди которых наверняка была и Джессика. И вдруг в совершенно безоблачном небе под спокойный голос комментатора космический челнок в одно мгновение превратился в огненное облако. Это было настолько неожиданно, что первое время многочисленные очевидцы не поняли, что произошло. Многие аплодировали, думая, что это отсоединились ускорители челнока. На борту «Челленджера» было семь человек, в том числе две женщины. Джудит Резник, вторая американка в космосе, и Криста Маколифф, первый участник проекта «Учитель в космосе». Эта школьная учительница из Бостона выиграла среди одиннадцати тысяч своих коллег в общенациональном конкурсе за право быть зачисленной в экипаж. Она готовилась вести из космоса телеуроки – демонстрировать физические опыты в условиях невесомости ученикам школ в эфире одного из телеканалов. И вот из-за какой-то технической неполадки весь экипаж погиб.
А спустя три месяца после гибели «Челленджера» ночью 26 апреля 1986 года в один час двадцать четыре минуты рванул атомный реактор четвертого энергоблока Чернобыльской АЭС. В ту роковую ночь оперативный персонал станции проводил испытания выбега ротора в режиме максимальной проектной аварии – с отключенными защитами реактора в режиме полного обесточивания оборудования атомной станции. Суть эксперимента заключалась в том, что если АЭС вдруг окажется обесточенной, то остановятся все насосы, прокачивающие охлаждающую воду через активную зону атомного реактора, что приведет к ее расплавлению. В такой аварийной ситуации должно и нужно было задействовать любые резервные источники электроэнергии, в том числе и выбег ротора турбогенератора. Ведь, пока он будет вращаться по инерции, будет вырабатываться и электроэнергия.
Эксперимент в режиме максимальной проектной аварии уже по определению был крайне рискованным, но атомный реактор воспринимался эксплуатационниками как тульский самовар, может, чуть посложнее. «Атомный маршал» – академик Александров – тогда всех убеждал, что его детище – это самое безопасное в мире устройство и его можно ставить хоть на Красной площади, как самовар. Подобная самонадеянность привела к тому, что экспериментаторы, думавшие неизвестно каким местом, специально отключили систему аварийного охлаждения атомного реактора, заблокировав при этом всю аварийную защиту. И произошло то, что произошло.
Вначале работники станции услышали серию глухих взрывов и фундамент станции начал угрожающе вибрировать, а затем последовал страшный взрыв с ослепляющим выбросом пламени и фейерверком из кусков ядерного топлива и графита – это взорвался атомный реактор. Черный огненный шар взвился над крышей машинного отделения и стал подниматься в небо. Многотонную плиту верхней биозащиты чудовищной силы взрывом подбросило и развернуло в воздухе, и она рухнула обратно на шахту реактора, накрыв его в наклонном положении. Из зияющей дыры поднялся багрово-голубой с кровавыми оттенками километровый столб пламени, насыщенный плавящимися радиоактивными частицами.
Часть раскаленных кусков ядерного топлива упала на крышу машинного зала и вызвала пожар кровли. К пяти часам утра пожар удалось погасить, но жуткое малиновое свечение над четвертым энергоблоком оставалось еще долго – это светилось разбросанное всюду ядерное топливо. Произошла крупнейшая в истории человечества техногенная катастрофа.
Комета Галлея, появление которой земляне ожидали в этом году без былых страхов и предрассудков, подтвердила свою дурную репутацию предвестницы несчастий и катаклизмов…
* * *
Вылететь в Кабул спецкору АПН Илье Ладогину удалось только после первомайских праздников. Заверяя Джессику, что он чуть ли не завтра отправляется «за речку», Илья, конечно, знал, что оформление загранкомандировки – дело не одного дня, но никак не ожидал, что все затянется аж на четыре месяца. Ожидая свой рейс в международном аэропорту «Шереметьево», Илья испытывал неловкость перед провожавшими его коллегами за то, что он напросился в командировку в Афганистан, а не в Чернобыль, к которому в эти дни было приковано внимание всех мировых СМИ. На фоне дышащего нестерпимым ядерным жаром реактора, взорвавшегося на Чернобыльской АЭС, Афганистан был не такой уж и горячей точкой. Сам себя ведь не обманешь, и Илья честно признался себе, что он не готов к такому самопожертвованию, какое проявил его коллега – киевский фотокорреспондент АПН Игорь Костин, который первым сделал фотоснимки эпицентра взрыва. Всего через четырнадцать часов после случившейся ночью аварии на четвертом блоке АЭС он облетел на вертолете полностью разрушенный блок, из руин которого поднимался тонкий прозрачный дым, а из-под завалов пробивался зловещий красноватый свет.
Игорь, не осознавая до конца степени опасности, открыл иллюминатор вертолета, как он всегда делал при фотографировании во избежание бликов. Внезапно наступила какая-то гробовая тишина. Он ужаснулся, настолько зловещей была картина, представшая его взору с борта вертолета. Под ним, словно открытая могила, зияла черная дыра. Игорь Костин успел сделать несколько снимков, и через минуту его камера выключилась. Он не понимал почему. Он думал, что разрядились аккумуляторы. Попробовал еще, но тщетно он давил на кнопку – камеру заклинило намертво. Не имея возможности снимать, вертолет повели на посадку. Вернувшись в Киев, он обнаружил, что почти вся пленка засвечена и только первый кадр уцелел. Провозившись с пленкой, Костин отправил приемлемые копии для Москвы в АПН, но опубликовать их тогда никто не решился, а вся поступающая в Москву информация по Чернобылю утаивалась.
