Осознав, что он абсолютно один на этом каменно-ледовом пике, он впал в тоскливое состояние. На такой высоте, где рядом нет ни одного живого организма, подумалось о том, что творца, который управлял бы несовершенным миром и заботился о каждом в отдельности, не существует. Ренат не мог убедить себя в том, что он не одинок на белом свете, не брошен. Прогнать гнетущее чувство одиночества можно было только активными действиями. Нужно было куда-то двигаться. Что-то предпринимать для своего спасения. Спуститься по маршруту подъема было невозможно, и он обреченно полез вверх. Десять-пятнадцать шагов – остановка. Перевел дыхание, немного восстановил силы, и опять упорный набор высоты.
Эти тяжело дающиеся шаги стали для него мерилом времени. Отсутствие надежды на чью-то помощь заставило до предела мобилизовать собственные силы. Подъемы, остановки, вдохи-выдохи целиком захватили его, стали его бытием. Он продвигался все выше и выше, не пытаясь оценить, сколько пройдено, сколько осталось. Пропало и ощущение времени. Движения стали автоматическими. Ноги погружались в снег с особенным звуком, и порой ему казалось, что кто-то идет за ним. При этом он полностью отдавал себе отчет, что это его собственная фантазия раздувает страх перед одиночеством до галлюцинаций. Как же все-таки трудно идти одному, когда никого нет с тобой рядом, кто мог бы морально тебя поддержать…
Занятый этими мыслями, он дошел почти до самой вершины. Бросив взгляд на подпиравшую небо скальную башню, подумал: «А зачем мне эта вершина?» И словно в ответ на его немой вопрос из-под ног неторопливо стала уходить снежная доска. Вогнав в снег клюв ледоруба, он сумел удержаться на склоне. В голове упрямо вертелась одна мысль: «Лучше бы той доске уйти вместе со мной. Чтоб не мучиться». Но одновременно это его и отрезвило.
Порывы ветра усилились. Только сейчас до него стало доходить, какое жестокое испытание уготовила ему судьба. Вместе с командой лавина унесла и все снаряжение: радиостанцию, продукты, палатки, примус, его рюкзак, в котором в пропасть улетела и пуховая куртка. Выжить в одном свитере, спортивных шерстяных брюках, поверх которых был лишь тонкий ветрозащитный костюм, в двадцатиградусный мороз на шеститысячной высоте удавалось немногим.
Собрав остатки мужества, Ренат порылся в карманах. Обнаружив горсть сухофруктов, он с жадностью проглотил скудный сухпаек, зажевав его снегом. Оставаться на продуваемой всеми ветрами вершине было нельзя: быстро темнело, и нужно было срочно как-то устраиваться на ночлег. Ренат спустился метров на тридцать и начал рыть, вернее, вытаптывать яму в снегу, поскольку руки совершенно окоченели. Сжимая и разжимая ладони, чтобы вернуть им чувствительность, он вытоптал себе убежище почти по грудь. Уложив на дно снежной ямы бухту веревки, он сел на нее, подобрав под себя мерзнувшие колени. Укрывшись в яме от ледяного ветра, Ренат отметил, что стало немного теплее. Чтобы не окоченеть до утра, он всю ночь не позволял себе уснуть. Вставал, разминался, растирал руки, шевелил пальцами ног, обутых, по счастью, в двойные высокогорные ботинки. Мысленно прощаясь с этим миром, думал о том, как неправильно он жил и как будет жить, если ему все же удастся спастись. Когда наконец начало светать, мысли о смерти отступили.
Солнца еще не было видно, но уже можно было начинать спуск. Выбравшись из ямы, которая едва не стала ему могилой, Ренат заметил тянущийся от вершины длинный гребень. На него он и решил держать курс.
Перед выходом на гребень он задержался у возвышающегося среди серой гряды скал отполированного ветром каменного столба. «Нужно, пожалуй, оставить о себе записку», – подумал он. Найдя в кармане огрызок карандаша и клочок бумаги, он кратко изложил, что с ним стряслось, после чего проставил дату, время и подписался: «Ренат Лапшин». Завернув записку в целлофан из-под сухофруктов, он положил ее на каменный столб и привалил сверху камнями. Получился контрольный тур, который должны были заметить.
Поднявшись на гребень, Ренат, не зная, в какую сторону идти, понадеялся на интуицию и повернул навстречу восходящему солнцу. Траверсируя гребень, он вышел к крутому снежному кулуару, по которому, как он надеялся, удастся спуститься в показавшуюся в разрывах облаков долину. Чтобы обеспечить себе хотя бы видимость страховки, он прищелкнул конец веревки к грудной обвязке и сбросил ее вниз в надежде на то, что в случае срыва она может где-то захлестнуться на камне, застрять в трещине и удержать его. Так он спустился метров на сто пятьдесят и перестал контролировать веревку. Ее заклинило где-то наверху, и, для того чтобы освободить ее, нужно было опять подниматься. Сил на это у Рената не было. Он посмотрел вниз – казалось, что до конца снежного желоба осталось не так уж и много. Он отщелкнул веревку, пожевал в раздумье сосульку и продолжил головокружительный спуск.
Дойдя до относительно пологого снежного конуса, он решил съехать по нему на пятой точке, но не проехал и пяти метров, как верхняя часть конуса сорвалась и устремилась вниз, затягивая его внутрь снежного потока. Он попытался удержаться на поверхности, делая плавательные движения, как советуют попавшим в лавину учебники по альпинизму, но не тут-то было. Его крутило и ломало так, что, если бы он не сгруппировался и не прижал голову к коленям, ее, наверное, оторвало бы. Сколько метров он так пролетел, определить было невозможно, но через несколько секунд лавина вдруг остановилась. Ренат открыл глаза. Свет вроде бы слева, значит, он лежит на правом боку. Он покрутил головой, «нашел себя», но не решался пошевелить ни рукой, ни ногой – если что-то сломано, можно вызвать болевой шок. «Тогда точно навсегда тут останусь», – подумал он. И вдруг мелькнула мысль: если сойдет повторная лавина – он будет похоронен заживо. Ренат сразу забыл об опасности шока и выбрался на поверхность лавинного выноса. Солнце уже пригревало вовсю. У него пересохло в горле, но живительных сосулек поблизости не было. Тогда он набил полный рот снега, но жажду не утолил. Он знал, что единственная для него возможность выжить – это не останавливаясь идти вниз.
Сбросив за восемь часов непрерывного движения приличную высоту, он вымотался до предела. Каждый шаг отдавался теперь нестерпимо пульсирующей болью в висках. Ренат все чаще спотыкался. Бороться с желанием упасть на промерзшие камни и заснуть было все труднее и труднее, но, собрав остатки сил и преодолев коварную слабость, он упрямо шел к намеченной цели, имя которой жизнь. В каждом земном существе заложен инстинкт самосохранения, и благодаря этому инстинкту Ренат, бредя на «автопилоте», не сорвался в пропасть.
Когда он вышел на ледник, над горами уже раскинула свои крылья черная азиатская ночь. На небосклоне отчетливо проступили мириады мерцающих звезд, но долгожданной луны не было. Передвигаться ночью по испещренному трещинами закрытому леднику было равносильно самоубийству, но Ренат отчетливо понимал, что остановка для него означает верную смерть. Стоит ему прекратить движение, и исходящий от ледника могильный холод скует суставы, заморозит текущую в жилах кровь и он прямиком отправится в царство мертвых. Сдаваться после всего, что ему уже пришлось вынести, Ренат не собирался. Бесконечно далекие звезды немного подсвечивали ему путь: открытые трещины зияли черными провалами, там, где их забило снегом, они отличались подозрительной синевой, и, когда неожиданно под ним рухнул снежный мостик, Ренат, несмотря на усталость, был готов к этому. Почувствовав, как опора уходит из-под его ног, он бросил свое тело вперед и успел воткнуть клюв ледоруба перед самым краем бездонной трещины. Выкарабкавшись из этой смертельной ловушки, он продолжил спуск при свете звезд. Он шел как заведенный всю ночь, и наконец-то коварный ледник сменился каменистой осыпью. Невидимый из-за сплошной горной гряды рассвет позолотил вершины, но у Рената хватило сил только дойти до высокогорного озера. Напившись вдосталь, он расположился у прогретого солнцем большого камня. Он тут же уснул мертвецким сном и не слышал, как к нему подкрался пожилой дехканин с автоматом Калашникова. Он начал с опаской разглядывать лежащего под камнем необычно одетого мужчину. Как только странный незнакомец зашевелился во сне, дехканин тут же оглушил его ударом приклада по голове.
