Положение Зухры было ужасным: к ним в бригаду ее прислали специально для начпо. Дело было в том, что первичный отбор всех прибывших из Союза девушек осуществлялся в штабе армии. Самых красивых оставляли для штабного начальства, а страшненьких сплавляли куда подальше. Подполковник Акиев же лично договорился через знакомого кадровика в штабе армии, чтобы ему в бригаду прислали не очередную дурнушку, а настоящую красавицу. Так Зухра оказалась в его бригаде, и теперь Акиев считал, что имеет на нее какие-то особые права.
Не успела Зухра Шалимова распаковать чемоданы, как к ней в модуль заявился помощник начальника политотдела бригады по комсомольской работе капитан Щекин. Главный комсомолец бригады начал издалека. Мол, Зухра, как комсомолка, ты должна с первого же дня активно включаться в комсомольскую жизнь подразделения. Ну, там, выполнять разные поручения, принимать участие в выпуске стенной газеты, а то ведь грядет «Ленинский зачет» и, чтобы его получить, надо успеть как-то проявить себя на общественной ниве.
Зухра попробовала было возразить, что она вообще-то приехала сюда людей лечить, а не стенгазетой заниматься, на что Щекин ей прямо сказал, что в Кандагарской медроте она оказалась неслучайно. По распределению ее должны были отправить в такое ужасное место, где за полгода молодые женщины превращаются в беззубых старух. Ведь там грязь, пыль, жара, а вода только привозная, и как следствие – брюшной тиф, дизентерия, малярия и, конечно же, вирусный гепатит, то бишь «желтуха», которой там переболел почти весь медперсонал. А спас ее от этого сущего ада начальник политотдела Руслан Хасанович Акиев, по личному ходатайству которого ее направили к ним в бригаду. И вот теперь Руслан Хасанович как бы берет над ней шефство.
– Понимаешь, – растолковывал ей Щекин, – здесь, на Востоке, женщины не могут быть сами по себе. Здесь, по местным традициям, женщина должна находиться при мужчине. И у нас в бригаде каждая женщина пристроена. Начальница нашей столовой Любовь Розанова – с замом по тылу подполковником Хрящиным, заведующая библиотекой Света Глущенко – с особистом майором Проскуриным, ну а ты, значит, будешь с Русланом Хасановичем, раз уж он взял над тобою, так сказать, шефство. Понимаешь, да?
– Да пока что-то не очень…
– Ну, Руслан Хасанович тебе будет здесь всячески покровительствовать, а ты как бы с ним.
– А ты, Щекин, у нас как бы сводник получаешься? – презрительно усмехнувшись, осведомилась Зухра, после чего выставила незадачливого капитана за дверь.
Начальник политотдела Руслан Хасанович Акиев вызвал ее к себе в тот же день на «собеседование». Он принял ее в кабинете. Поинтересовался, как у нее с уплатой членских взносов. Занималась ли она на гражданке какой-то общественной работой, какие у нее были комсомольские поручения. Раздевая ее взглядом, спросил, не желает ли она вступить в партию.
Зухра со смирением восточной женщины отвечала ему, что с членскими взносами у нее все в порядке. Общественной работой, правда, ей, как операционной медсестре, заниматься было особо некогда, и по этой же причине комсомольских поручений в больнице, где она работала, ей не давали. А что касается вступления в партию, то она подумает об этом, когда выйдет из комсомольского возраста. Подполковника ее ответы вполне удовлетворили. Он сказал ей, что у них в бригаде сложилась прекрасная традиция брать шефство над комсомолками. И он лично будет следить за тем, чтобы у нее были все условия для плодотворной работы, после чего пригласил ее к себе домой на ужин, но дожидался он Зухру в этот вечер напрасно. Убедившись, что ему ничего не обломится, начпо, дабы отомстить ей, велел своему помощнику по комсомолу Щекину пустить по гарнизону слух, что новенькая медсестра дает всем, но только за большие деньги.
Когда эти слухи достигли ее ушей, мусульманка Зухра от такого позора убежала в горы к своим единоверцам. У моджахедов тоже был свой госпиталь, в котором она увидела афганских детей с оторванными руками. Когда ей сказали, что этих детей покалечили мины, сброшенные с советских вертолетов, Зухра поняла, почему моджахеды объявили джихад воинам-интернационалистам, которых послали в Афганистан помочь афганскому народу строить светлое социалистическое будущее, а на деле получилось, что они принесли сюда смерть, разруху и нищету. Особенно ужасающими были тяготы быта повстанцев в их полевых госпиталях, где Зухре предстояло выхаживать покалеченных детей и раненых повстанцев. Воду для раненых медперсоналу приходилось брать из грязных канав. Больничные койки не имели белья. В палатках из-за отсутствия вентиляции было удушливо и жарко и стоял невыносимый смрад от гноившихся ран.
Кошмарная антисанитария – это было еще не самое страшное в работе полевого госпиталя моджахедов. Как только правительственные войска узнавали об их местонахождении, госпиталь сразу становился целью для «МиГов» афганских ВВС, из-за чего госпиталь приходилось каждый месяц переносить в другое место. Зухра не могла понять, что заставляло их бомбить госпитали. Свой интернациональный долг она видела теперь в том, чтобы помогать моджахедам. Ее родной таджикский язык был близок к афганскому дари, и Зухра легко его освоила и хотела и Рената научить говорить на дари.
Ради того чтобы завоевать ее руку и сердце Ренат готов был выучить хоть китайский, но Зухра согласилась выйти за него замуж при условии, что он примет ислам. Никаких официальных ритуалов с приглашением свидетелей и хождением в мечеть для этого не требовалось, и Ренат принял ислам прямо в полевом госпитале. Было достаточно просто произнести: «Я свидетельствую, признаю и верю, что нет никого и ничего, достойного поклонения, кроме одного-единственного Бога – Аллаха, и я также свидетельствую, признаю и верю, что Мухаммад – Пророк и Посланник Аллаха, посланный Им ко всем творениям с истинной религией как милость для всего сотворенного». Затем Ренату дали афганское имя Хайрулла, и Зухра наконец-то согласилась стать его законной женой. Но для того, чтобы сыграть мусульманскую свадьбу с соблюдением всех традиций, им нужно было еще получить благословение ее родителей, которые остались в Хороге.
Просто так вернуться в СССР Зухра с Ренатом теперь не могли. И если Зухра свое исчезновение из гарнизона могла объяснить тем, что ее похитили душманы, то у Рената были все основания опасаться преследования со стороны родных компетентных органов за то, что он не вернулся с восхождения в базовый лагерь, а оказался в Афганистане. Кто ему поверит, что он просто заблудился в горах, а не намеренно сбежал за границу? Тем более что он не давал о себе знать почти полгода. В СССР бегство за границу или невозвращение из-за границы на Родину считалось особо опасным преступлением против государства. Наравне с переходом на сторону врага и шпионажем оно квалифицировалось как измена Родине, за что предусматривалось наказание в виде лишения свободы на срок от десяти до пятнадцати лет с конфискацией имущества или смертная казнь.
Перспектива попасть в тюрьму за свое невольное путешествие в Афганистан Рената, понятное дело, не радовала. Еще в экспедиции он как-то разговорился с одним пограничником из Ишкашимского пограничного отряда, и тот сказал ему, что зимой река Пяндж, по которой проходит советско-афганская граница, замерзает и жители приграничных кишлаков, разделенных лишь замерзшей горной речкой, почти свободно ходят друг к другу в гости, они ведь там все родственники, поэтому пограничники смотрят на это сквозь пальцы.
