– Да-а, грохнули всех под нулевку. С запасом. А Джокер-то, между прочим, мог и живым приземлиться. А тогда… может, и сам Андропов дольше бы протянул. А может, и Союз нерушимый, как стоял-красовался на пригорке, так и остался бы…
– Начинаем работу. Карточки «Глоб Экспресс» все розданы?
– Да куда их столько раздашь? Больше половины прямо здесь, у Альфреда.
– Это еще кто такой?
– А вы его только что сами видели. Коротышка вот с таким торсом.
– Альфред?
– Да это мы его так, для смеха. Голос у него замечательный и очень сильный. Раньше, когда я еще его к себе не брал, он, как напивался, начинал петь оперные арии прямо в Оружейных Банях, где и проводил большую часть времени.
– Не пробовали его действительно в театр определить?
– Да он сам не пойдет. Его ломовые бабки испортили. Он раньше всегда мог их заработать, выступая в цирке. В силовой акробатике. Держал пирамиду из семи или девяти здоровых бугаев. Альфред! – крикнул Круглый в сторону коридора. – Иди сюда, с хорошим человеком будешь говорить.
8
Ехали с ветерком, но не гнали предельно, когда и из окна не высунуться, не полюбоваться летней утренней благодатью. На первой машине ехали Озерков-сын, который пригласил всю компанию на дачу, и Катрин, в чудесной головке которой роились странные мысли относительно перемены земной своей участи.
На второй лайбе, марки Бешеный мустанг, разместились, не считая шофера и парня типа сейфа, рядом с ним, санитар Петр и медсестра его Жанна, уже, пожалуй, не жалеющая, что ввязалась в историю с этим Петюней.
– Притормаживай, – распорядилась Катрин, не глядя на водителя. – Через один кэмэ – пост ГАИ.
Шеф начал притормаживать, так что к посту они подъехали, как оно и положено, на скорости не больше, чем двадцать пять – тридцать кэмэ в час.
Он вовремя, конечно, заметил фигуру мужчины, стоящего перед ним на пути.
Но мужик был одет в гражданское, то есть явно не являлся гаишником. Поэтому шоферила собирался уже, было, объехать его по кривой, чтобы затем снова утопить педаль газа.
Но тут Катрин закричала, как будто ее ухватили за заветное:
– Стой, тебе говорю! Руслан! Ты откуда?
Машина остановилась, и теперь уже Платон разглядел тормознувшего их Делового. И с некоторым удивлением признал в нем старшего охранника, в сопровождении которого в прошедшую ночь возникла у него на пороге Катрин.
Катрин, конечно, – не то, что блаженно улыбающийся лапоть Платоша, – по выражению лица Руслана тут же поняла, что дело пахнет керосином.
Она выскочила из машины, – а сзади уже притормаживала вторая лайба, – и подбежала к Руслану:
– Что? Почему ты здесь?
– Там, – Руслан неопределенно повел взглядом в сторону служебного помещения гаишников.
– Да говори же!
– Корешки у меня… Да и не так, чтобы корешки, а так, иногда по мелочи в долю их брал…
– Ты! Ох – рана! Будешь говорить?
– Позвонили, просили помощи, хотели на юга оторваться, машины перепродать, какие угонят.
– Получилось? Что же ты молчишь?
– На мокрое потянуло ребят. Очумели. Пост положили. А сейчас мужика одного добивают. Захватили тут же, на дороге. И сами уже не волокут – кого, чего вокруг них. Приедет смена поста – все, не уйдут.
– Иди и скажи им, чтобы они оставили этого мужика и уходили. На север, на юг, куда угодно.
– Не реагируют, – плачущим голосом повторял напуганный Руслан, – очумели, как бы не видят и не слышат.
– Судя по вашему описанию, это истерическое сумеречное состояние, – раздался голос медсестры Жанны, которая подошла к ним вместе с остальными пассажирами второй машины. – По-иному говоря, сужение сознания. Оно характеризуется выключением больного из реальной обстановки.
– Чего от них ждать? – спросила новую подругу Катрин.
– А чего угодно, – равнодушно ответила Жанна. – Могут и совсем на тебя не прореагировать. А могут и прыгнуть. Всякие бывали случаи.
– А кто тот человек, которого они захватили? – снова обратилась Катрин к Руслану.
– Сам он уже ничего не говорит. Мычит и икает. Наверное, кончается. А братовья, когда как бы промеж себя рассуждают, упоминают о нем как о следователе Никонове. Хотя какой здесь следователь? Откуда? Наверное, у них в голове вместо мозгов клипы коротят.
– Следователь Никонов, – внезапно подал голос Платон, – муж Риммы. Дача Рейнгольдов. Мой батя – их сосед.
– Мало ли Никоновых? – усомнилась Катрин.
– Да нет. Это, наверное, он и есть. Здесь десять кэмэ до поворота на наш дачный поселок. Если вон та тачка его, – Озерков-младший показал на жигуленок у противоположной обочины шоссе, – то он, похоже, разогнался на Москву. А эти его каким-то образом притормозили.
– Идем! – решительно скомандовала Катрин. – Своих надо выручать. Как мы к твоему бате заявимся, если его соседа, а может, и, прости Господи, хорошего собутыльника, оставим в беде?
– Куда, барышня? – ухватила Катрин за локоть Жанна, медсестричка-психушница. – Оне ж – сумеречные! Им теперь – все одна музыка. Повалят и не запомнят.
– Пошли, – Катрин высвободилась от Жанны и решительно уцепилась за Платона. – Пойдем, подтвердишь, ваш ли это Никонов влип?
Когда они вошли в сторожку, то увидели странное и страшное зрелище. На расстоянии примерно трех метров лицом друг к другу сидели на простых стульях два невероятных, невиданных еще в этих краях зверя.
Рубахи этих лютых существ были распахнуты и надорваны. А кроме того, они были забрызганы кровью. Разумеется, не их собственной, не Гриши-маленького и его братка, с его светлой, заржавевшей от чужой крови головой.
Это была кровь «клиента». Или, можно сказать, допрашиваемого. Убиваемого ими сейчас мужика, который, как выходило по документам, назывался в миру следователем Никоновым.
Никонов, обхватив голову руками, сидел между ними прямо на полу. Канцелярский стол, которому положено было стоять на том месте, на котором он сейчас сидел, братья для удобства допроса, а точнее выражаясь, для удобства перекрестного избиения, отшвырнули в угол комнаты.
И теперь, хоть они и были в сумеречном состоянии, сумели устроиться со всеми удобствами. В этой позиции они могли, не вставая с мест, доставать сидящего на полу человека ударами как ног, так и рук.
– Он, – выдохнул Платон Озерков, боясь подойти ближе и взглянуть пристальнее, что именно сделали эти двое с молодым следователем. – Надо быстро сообщить отцу. Он примет какие-то меры. Пришлет людей…
– Встать! – вдруг дико заорала Катрин, и Озерков понял, что время советов миновало, и сейчас что-то произойдет.
