– Ладно, – сказал Фадей напоследок, – Круглый не зверь, детишек свежевать не заставит. Но если что попросят, сделай. И главное дело – аккуратно. Вот это он любит, чтобы аккуратно.
И целый год, на удивление, он жил, как и прежде. Только в то кафе больше не заходил.
Братка-Витек, выслушав его рассказ, вообще тут же заявил, что мочить надо было Фадея, как только тот заикнулся про «отдашь».
Сначала Гриша по привычке восхитился, что у Витька не голова, а Совет министров. Но, поразмыслив, дюже в этом засомневался.
– Не, – возразил он, – Фадейку замочил бы, они кого третьего прислали бы… А тогда на мне дубль-счет: и за девчонку, и за Фадейку.
– Могли отстать. Иногда людей своих экономят. Может, и был у тебя малый шанс, кто знает?
– Какой шанс? Ты чего пилишь, Витек? Они все мои, – загоношился Гриша, но особой уверенности в своей правоте в его голосе не было.
На том тогда этот разговор и закончился.
Поэтому через год он без звука подрядился неделю гнать шизо, ставить вокруг пивной глупый базар, который в конце концов оказался не глупым, а гнилым.
Три чайника хвастливо шумели на сквере, как их раскалывал в прокуратуре чистый зверь, следователь Никонов. А Гриша понял так: ему хана. Кто-то действительно пришил Марло. И следователь уже идет по горячему следу. И уже три чайника назвали его имя как человека, уже неделю гнавшего гнилуху среди «пивных» мужиков.
И пусть они назвали его пока только капитану, но от капитана до следователя дистанция – телефонный шнур и семь кнопок нажать. Может, он как раз в этот момент их и нажимает.
Глупая шутка или розыгрыш в этом случае, конечно, не пройдут. Марло-то успокоили всерьез, а значит, какие шуточки? Следователю результат вынь да положь. И если даже и не на Гришу начнут всю экспозицию навешивать, то все равно подступят к нему изрядно. Кто да что, да когда, да при каких обстоятельствах? Так и дойдут в результате длительных дружественных бесед во время гадских пишущихся на магнитофон допросов не только до мозгляка, заказавшего Грише этот гнилой базар. Уж этого-то придется сдать им сразу. Хотя бы словесный портрет, потому как ничего больше он про него и не знает. Конечно, придется. Выкладывать сразу, и при этом все, что у тебя есть. А иначе кто же поверит в такую лажу, в такой глупый заказ? И в такие его пионерские рассказы для гнилых?
Словесный портрет коротыги – это уже тепло. Но горячо для Гриши настанет, если они выйдут на этого румяного гниляка, а через него на другого-третьего-четвертого. А что ему сказал тогда Фадейка? Что Круглый любит аккуратность.
Вот тут Гриша и взвыл: он попал в классические ножницы, в которых сотни лет исправно лопались и более крепкие головы. С одной стороны, власти будут жать из него информацию. И только при ее бесперебойном поступлении гнилые ребята, которые будут вести допросы, согласятся всерьез не рассматривать его как мочильщика Марло. А с другой стороны – Круглый любит аккуратность. И такие слова просто так не произносят. Фадейка сказал, Гриша-маленький слышал. Это уж надежней, чем под протокол. А еще и третья сторона. И тоже в ту же масть. В конце всего, или даже в середине, всплывет и курва – чтоб ей и на том свете икалось! – которую он жахнул тогда об угол буфета.
Вот и заиграло очко, и кинулся он со сквера звериными прыжками, чтобы хоть какую-то плотину поставить и не допустить дальнейшего потопа от болтовни трех чайников и одного капитана.
Братка-Витек, хоть и был Светом министров, не присоветовал на этот раз ничего охлаждающего. Хотя бы того, что по панике к мильтону базар ставить не бегут. Опасное это дело, а прежде всего – неполезное. Он только пробормотал себе под нос, что, мол, когда еще говорил, что Фадейку надо было замочить, но это были даже не слова, а так… невнятные жалобы.
Чего они побежали к Петухову? Любым способом прекратить гадский треп, что, мол, Гриша трепался о Марло. А каким способом? Этого они еще не знали. Еще не обсуждали.
Звонок то ли не работал, то ли звучал слабо, и они от возбуждения его не услышали. Забарабанили в дверь:
– Ты здесь, капитан?
Что после такого начала могло получиться полезного?
– Кто это? – послышался из-за двери женский голос.
Ясное дело, капитан после смены сидит на кухне за чекушкой.
Небось сидит и чешет яйца.
А что ему? Он по чужим домам не бегает, а после работы и на сквер около пивной не выходит.
А баба, известное дело, любопытна от природы. Вот пусть к дверям и шныряет.
– Открой! У капитана чэпэ в отделении. Срочное дело.
– Кто такие?
– Открывай, тебе говорят! Нет времени… суслить с тобой.
– Эй, чего там шумишь? Счас открою. Какое еще там чэпэ? – это уже сам подошел, услышав, наверное, из кухни, что баба его оказалась в сомнении.
Конечно, он двух таких, как Гриша с Витьком, вытолкать или даже задержать в прихожей не мог. Даже и одного бы, наверное, не задержал.
А тут оба. Оба-на! Агрессивные и перепуганные одновременно. А это и есть самое опасное сочетание.
А вот они его как бы затолкали на кухню, где на столе – бывает же телепатия, отодрать ее – действительно стояла початая чекушка родимой.
– Ты вот что, капитан, ты нас знаешь, – начал Гриша лепить без подготовки, – как скажем, так и будет. Как вот договоримся сейчас с тобой.
– Ты чего? И ты, Витек, что ли? Вы что же это, в семейный дом?.. Обалдели?
– Ты не шуми, не шуми. Сам видишь, поговорить надо.
Из прихожей рвалась в кухню жена. Витек, подпиравший кухонную дверь, не давал ей пройти.
– Так не говорят. Идите на сквер, через десять минут подойду.
– Через десять минут ты уже с ментовней своей покумишься.
– О чем кумиться-то?
– Знаешь, о чем. Куда трех алкашей сегодня возил? О ком они тебе настучали, когда обратно их вез?
– А-а-а… вон вы о чем, – капитан, как ему казалось, уже овладел ситуацией. Он очень давно работал в органах и был очень опытным человеком.
В частности, Петухов понял, что эти двое, особенно Гриша, стабильный клиент вытрезвителей и ментовок чуть ли не с принятия его во Всесоюзную пионерию, вспотели от страха. По причине реальной или им такой показавшейся. И что угроза, как они считают, исходит от него, от Петухова.
Остальное, как ему виделось, было делом техники. Многозначительность и намеки – вот и все, что сейчас от него требовалось по обстановке. Потянуть резину, а тем самым успокоить бросовых ребят. И надо бы как-то успокоить жену. Нечего ей всем телом на дверь бросаться.
– Я их вез, а они мне стучали. Так, что ли, по-вашему?
– Не мети метлой, Петухов. Я на зоне успокоюсь, а ты здесь утухнешь. Ты гнилой, Петухов, поэтому говори быстро: на кого вязку вяжешь?
