И при этом никаким уплотнениям, не говоря уж об иных преследованиях, эта весьма широко живущая семейка никогда не подвергалась. Более того, в начале тридцатых, невзирая на железный занавес, Виктория спокойно выехала в Париж, где несколько лет прожила у своих родственников, выходцев из Грузии, а в конце тридцатых так же спокойно вернулась в Москву. Более того, внучка таинственного генерала, Римма, спокойно поступила на юридический факультет МГУ и закончила его ничуть не менее уверенно, чем сын рабочего класса и трудового крестьянства Петенька Никонов. Поистине, за что боролись? Так мог бы возопить студент Никонов, впервые попавший в их роскошные подмосковные особняки. Но его осторожного провинциального ума хватило на то, чтобы задавать подобные вопросы про себя.
Мог бы он, как хоть и начинающий, хоть и не гениальный, но все же юрист задаться вопросом: как это возможно, что потомки разгромленного эксплуататорского класса не только не скрывают своего происхождения, не сидят, забившись в щель, тише воды ниже травы, но, напротив, живут более широко, чем иные партийные вожди очень и очень высокого уровня.
Студент Никонов не был красавцем, отличником и даже комсоргом. Но он был успевающим, ни с кем не конфликтовал, выпивал и покуривал весьма умеренно.
А в общем, был плотным, русоволосым парнишей, с чубчиком, вот что интересно. Его типаж мог бы называться «положительный мужик». На третьем курсе, после того как он пошел провожать Римму после какой-то вечеринки, они с ней сошлись, а на четвертом поженились. Позже Петр понял, что в то время Римма нагулялась и намоталась, изгулялась и оборвалась. Золотокудрая, со спортивной статью лошадка приняла слишком резвый жизненный старт и засветилась уже на первых кругах, завязла в нескольких компаниях, замешалась в нескольких грязных историях. Маман Виктория на том этапе мудро рассудила, что перемена участи придется ее ангелоподобной девочке как нельзя более кстати. И ее расчет, по крайней мере на несколько лет, себя оправдал.
И Петр, после звонка тещи, связался со знакомым ему капитаном милиции Петуховым и попросил его доставить ему нескольких хмырей со Смоляги.
– Без формальностей, – так закончил он свою просьбу.
– Как, то есть, без формальностей? – спросил Петухов. – А что я буду им говорить?
– А так, – ответил Никонов, – подгони рафик к этому гребаному скверику да и пригласи пару-тройку. Мол, не волнуйтесь, обычная проверка. А сам их сюда, ко мне. Я побеседую и отпущу. Ничего с ними не будет, не волнуйся.
– А если упрутся?
– Не упрутся. Они же выпивши? Выпивши. Ну и все. А ты не пугай, не дави. Мол, побеседуем, и лады.
Петухов все исполнил в лучшем виде, и состоялись три беседы с тремя хмырями. И три протокола, набросанных просто так, для отвода глаз, превратились уже в сырье для нового картона. А магнитофонная кассета лежала в кармане его пиджака. Ничего интересного он для себя в этом деле не обнаружил. Вот сразу и видно, что провинциал. Да и юрист, если правду сказать, говенный. Неплохой он мужик, Петр, но ведь это же не профессия.
Двое из троих утверждали, что Марло пришили не прошлой ночью, а еще неделю назад. То, что Никонов не придал этому большого значения, еще можно понять. Ну, в самом деле, они же там все не просыхают. Что они там помнят? День-ночь или неделя. И потом, в подобной среде часто беспричинно вспыхивают самые невероятные слухи: «Колян повесился! Я те говорю! Сеструха его вчера Зинке из продуктового говорила. А остальные задохнулись. От газа». И не успеет компания со вкусом поохать-поахать, как глядь, вон он, Колян, стоит и протягивает рабочую ладонь. А остальные, те, что якобы задохнулись, подносят Коляну кружки белошапочные.
Ясно, что насчет сроков напутали эти ребята. Могли напутать. И это вполне логично предположить.
А вот еще по двум пунктам, которые он не принял во внимание, следователя Никонова оправдать трудновато.
Если бы он был коренным москвичом, он непременно обратил бы внимание на номенклатурный адрес Марло. В таком переулке и в таком доме иметь отдельную квартиру совсем пустой человек никак не мог. Даже если бы досталось ему такое по наследству. Выжили бы, вытеснили, пропил бы или обменял, а то и вовсе пошел бы по графе пропавших без вести. Если бы он зацепился хотя бы за переулок, и не поленился бы подъехать туда, к дому, и зашел бы в подъезд, и был бы остановлен мымрой-консьержкой, с ее неизменным: «Вы к кому?» Но он ничего этого не сделал.
И наконец, как юрист, Петр Трофимович должен был бы задать себе вопрос: откуда Виктория Николаевна уже утром знала об убийстве, которое произошло где-то ночью или ближе к утру. От кого? От самого убийцы? Совсем чепуха. Какое уж тут тогда расследование. Тут уж маячит соучастие, сговор. Сиди и не высовывайся. И что расследовать? Все равно какая-то лажа. От него все бы и узнала. Уж в десять раз больше и конкретнее, чем… сплетни старые собирать. И это ей, такой-то теще, обращаться с просьбой к нему, такому-то зятю?
И вот по этому пункту тоже не шибко задумался следователь Никонов. Не проявил он тут интуиции или того, что называют звериным чутьем. Будь у него развито чувство опасности, оно подсказало бы ему, что перед ним дело, любая причастность к которому опасна для жизни.
Все, что исходило от Рейнгольдихи, он давно уже объяснял однозначно: значит, так надо. А иначе уже с первых шагов, когда он только входил в ее жизнь, пришлось бы задаться вопросом: так кто же победил в семнадцатом году?
Никонов запер коньяк в сейф и посмотрел на часы. Предвыходной день, начальство на совещании и уже не вернется. Следовательно, вполне уже можно двигать в сторону дачи.
Перед уходом он решил позвонить капитану Петухову, уточнить, все ли прошло гладко с доставкой хмырей обратно на Смолягу. Хотя что там такое могло произойти на обратном пути? Небось уже стоят в своем скверике, чувствуют себя героями и разливаются соловьями, как их аж в городской прокуратуре раскалывали за какого-то Марло. Нарушил он, конечно, нарушил. Провел частное расследование. Конечно, какое там расследование! Виктории виднее. Она же зла зятю не желает? По крайней мере такого, по служебной линии.
В кабинете капитана Петухова никто не брал трубку. В квартире капитана Петухова к телефону обычно подходила его жена, Екатерина. Но и в квартире никто не брал трубку.
Следователь Никонов пожал плечами, еще раз хлопнул себя по карману, где лежала кассета, и покинул служебный кабинет.
7
Римма знала, что однажды он крикнет ей: «Выбирай! Или я, или Виктория!» Будет это не раньше, чем он станет государственным советником юстиции третьего ранга, следователем по особо важным делам, – но это будет.
А сейчас его не надо трогать. Все, что ему нужно, это десять-пятнадцать лет простого карьерного существования.
Такие колобки катятся по своей тропинке неспешно, но неостановимо.
Ну и быть посему. И не надо здесь ничего трогать. Смешивать жанры. Сегодня она вернулась на дачу от своего последнего любовника, грузного красавца полковника Воронова.
