Это означает, что у них нарушено целеполагание и нарушен контроль за продвижением даже к тем химерическим целям, которые они еще перед собой выдвигают.
Сейчас, например, они как бы забыли, зачем захватили пост ГАИ и убили дежурных милиционеров. Они попали в иссушающую пустыню сознания, заполненную миражами и бредом, предсмертным потом, дрожью и скорпионами.
И одним из таких миражей, одним из таких ярких островков в основном-то серого, чавкающего бреда стало для них как раз появление на шоссе и захват ими этого поганого лоха, следопыта на колесах, в рот тебе компот и печенье.
Нет, они не торопились. Они уже утратили понятие о том, что это такое: спешить, медлить, успевать или опаздывать.
Никонов выехал в ночь именно с целью задержать этих двух ребят. Как ни странно, задачу свою он, можно сказать, выполнил. Ребята, конечно, чиня расправу над ним, тем самым были задержаны. По крайней мере, на своем дальнейшем кровавом пути.
А тем, кто взывает к высшим силам о чем-то личном, следует постоянно находиться начеку. Потому что самые дерзкие, самые авантюрные или даже просто бредовые планы имеют обыкновение сбываться. Но цену, которую за это приходится платить, никто заранее не обговаривал.
А она, цена, то есть эта, выходит иногда чересчур высокой. Или вообще, неожиданной. В неслыханной форме оплаты.
Государственная Дума, бывший Дом Совета Министров, тылом выходит на узенький, буквально сдавленный солидными, «имперскими» зданиями, переулочек. На первый взгляд, сюда ни заехать, ни выехать отсюда. Но кому надо, разумеется, въезжают, и даже на очень неслабых лимузинах. Очень уж было еще рано, так что парадный подъезд Думы стоял закрытым, как иногда выражается деятель государственного масштаба, капитально.
Но тех, кто в этот собачачий, в сущности, еще час вздумали встретиться и обсудить свои делишки, такие мелочи не волновали. Плевали они на парадный подъезд, как, в сущности, и на многое другое. И заезжали они, куда им надо, не с Охотного Ряда, а втискивались на своих бокастых, на первый взгляд, неуклюжих карах в переулочек с тыльной стороны, накапливались по пять, по семь и затем отводились встречающим в здание Думы, проводились мимо молодого, с заспанной щекой охранника, с неизменной словесной чешуей, чем-то вроде: «Эти товарищи со мной. Это все по списку».
Вскоре они прибыли и накопились, и были проведены в небольшой зал на втором этаже в достаточном количестве. По крайней мере, в достаточном относительно запланированного теми, кто устраивал это сборище.
Но пока никто не брался сделать какое-либо заявление для всех, и вновь прибывающие разбились на небольшие группки, среди которых сразу возник довольно устойчивый гул голосов. Впрочем, если бы нашелся человек, который переходил бы от одной группы к другой и прислушался бы к этому гулу, то он быстро убедился бы в его однообразии.
Фактически, во всех возможных комбинациях упоминались и склонялись всего несколько фамилий. Факты же казались присутствующим, вероятно, настолько очевидными или, наоборот, настолько невероятными, что как следует, то есть в связном виде, и не излагались. Фактическая обстановка, как это часто происходит в решающий момент, как бы заключалась заговорщиками в скобки и таким образом уже не казалась такой пугающей.
Это были те же люди, которых ночью привозили на Курский вокзал и пустили внутрь таинственного вагона, чтобы они своими глазами смогли увидеть его содержимое. И потом, разъехавшись, смогли рассказать о том, что видели, членам советов директоров своих банков и компаний, членам своих партийных команд или просто важным спонсорам, если речь шла о политиках.
Сейчас, разумеется, на окончательную сходку, прибыло раза в три больше народа, чем ночью на вокзал. Именно за счет членов правлений и спонсоров. И попадался здесь, особенно среди спонсоров, народец пестрый. Поэтому и решено было устроителями через Охотный Ряд не ломиться.
Вот последнего, самого веского слова от устроителей встречи и ждали. А пока кто расселся на стульях, обитых шелком, и откровенно подремывал, похоже, как бы со вчерашнего недопоя.
Кто, и таких было большинство, гужевался в проходах зальца и около входа в него. И гудели. Слитно так, вроде бы и негромко, но плотно:
– Я всегда говорил, что Толмачев – восходящая звезда.
– Бросьте вы эти эстрадные штучки. Не звезда, а просто Бог нам его послал!
– Да в такой момент!
– Хватит ли у него сил? Все-таки это так неожиданно. А Москва – гигантский город.
– А Круглый?
– И то. Толмачев сверху. Круглый снизу – так подопрут, что ох-хо-хо… Народишко не вздохнет, не охнет.
– Тем более, что в первые часы все это пойдет под антизападную пропаганду. Кто и мог бы догадаться, того именно антиамериканизм собьет с толку, а потом будет поздно.
– Боюсь, господа, как бы нам всем потом не стало поздно.
– Что вы имеете в виду?
– Мы ведь даже толком не знаем, какова позиция Рюмина.
– Да что там ваш Рюмин? Что он уже решает? Вы еще Александра Нойгарда упомяните. А, между прочим, Озерков, если уж вообще брать в расчет тех людей, весьма здравомыслящий человек. Я уверен, что он не только займет благожелательную позицию, но и окажет прямую поддержку.
– Ладно вам, господа. Этакие вещи… как будто прямо сейчас и решаете. Там уж все решили: кто за кого и почему. Если уж такие деньжищи откинули, так уж все рассчитали и высчитали.
– И то… ваша правда. А все же – и там ошибаются. А мы, сами знаете, шкурой ответим.
– А, кстати, кто сказал «мяу»?
– Да ладно вам. Тут такой момент, а вы… фиглярничаете.
– А я, между прочим, за свое – своим и отвечаю, И желаю, чтобы и мне ответили.
– Спрашивайте, вам и ответят. А, впрочем, недолго и подождать. Скоро нам всем сразу и ответят.
– И отвесят.
– Вот я и спрашиваю: кто сказал «мяу»?
Но на этот сакраментальный вопрос, заданный уже дважды, ответить пока было некому. Публика гужевалась, гудела и… нервничала.
Нервничал и американский гражданин Чарльз Бойнтон Харт, «генерал по особым поручениям» американского государства, а если кто сомневается, что где-либо существует такая воинская должность, то это его личная проблема.
Харт нервничал потому, что несколько его панических, предельно откровенных звонков за океан не принесли желаемого результата.
Вернее, те звонки, с помощью которых он надеялся получить дополнительную информацию, как раз получились удачными. Но после всего, что он узнал и что только подтвердило самые худшие его опасения, пора было действовать. Наносить встречные удары.
Более того, так как много времени оказалось упущенным и заговорщикам удалось не только консолидироваться, но и приступить к практической реализации своего плана, встречный удар мог быть уже нанесен только с самого верха.
