Джеффри не обращает внимания на брата и поворачивается ко мне:
– Было проклятие?
– Не знаю.
Кингс Плейс, Хекни, Лондон, июнь 1536 года
Я едва не пою от надежды, когда мы едем за городские стены в поля и дальше, на северо-восток, в деревню Хекни. Летний день обещает ясную погоду, он позолочен солнцем, Джеффри едет от меня по правую руку, а Монтегю по левую, и на мгновение, уезжая от Лондона и зловещего Тауэра, между своими мальчиками, я ощущаю сильнейшую радость.
Как только принцесса Мария отреклась от матери и своей веры, король послал за ней и предоставил ей прекрасные охотничьи угодья и замок, всего в нескольких милях от Вестминстера, пообещав, что она сможет вернуться ко двору. Ей позволено видеться с друзьями, ей разрешают гулять и кататься верхом, как пожелает; она свободна. Она тут же посылает за мной, и ей разрешено повидаться со мной.
– Тебя ждет потрясение, когда ты ее увидишь, – предупреждает меня Джеффри. – Вы не виделись больше двух лет, а она болела и была очень несчастлива.
– Мы обе болели и были очень несчастливы, – отвечаю я. – Для меня она будет прекрасна. Единственное, о чем я жалею, так это о том, что не могла избавить ее от несчастий.
– А я о том, что мы не смогли ее увезти, – безрадостно отзывается Джеффри.
– Довольно об этом, – обрывает его Монтегю. – Те дни в прошлом, слава Богу, и мы все выжили, так или иначе. Никогда больше о них не говори.
– Есть новости о Кэрью? – спрашивает Джеффри у Монтегю, понизив голос, хотя вокруг нас никого, кроме полудюжины наших стражей, едущих впереди и сзади, слишком далеко, чтобы подслушать.
Монтегю мрачно качает головой.
– Нас с ним ничто не связывает? – продолжает Джеффри.
– Все знают, что наша леди матушка любит принцессу, как свою дочь, – раздраженно отвечает Монтегю. – Все знают, что я беседовал с заговорщиками. Мы все обедали с Кромвелем и вступили в сговор, желая падения Анны. Не надо быть Кромвелем, чтобы состряпать против нас дело. Остается лишь надеяться, что Кромвелю дело против нас не нужно.
– Половина королевского совета была против того, что король лишил принцессу наследства, – жалуется Джеффри. – Говорили они об этом в основном со мной.
– И если Кромвель захочет убрать половину совета, то будь уверен, доказательства у него найдутся. – Монтегю смотрит мимо меня на младшего брата. – А судя по твоему тону, ты будешь первым, к кому он явится.
– Потому что я первым высказываюсь за нее! – взрывается Джеффри. – Я ее защищаю!
– Тише, мальчики, – говорю я. – Никто в вас не сомневается. Монтегю, не дразни брата, вы опять ведете себя как дети.
Монтегю кивает, отчасти извиняясь, а я смотрю вперед, где на небольшом подъеме стоит старый охотничий замок, его башни только показались над верхушками деревьев.
– Она нас ждет? – спрашиваю я, обнаруживая, что беспокоюсь.
– Конечно, – подтверждает Монтегю. – Как только она поклонилась королю, она спросила, можно ли ей увидеться с тобой. И он согласился. Он сказал, что знает, как она любит вас и какой хорошей опекуншей вы всегда для нее были.
От опушки леса видна тропинка, ведущая к замку, и к нам неспешно приближаются всадники. По-моему, я вижу, прикрыв глаза рукой от яркого утреннего солнца, что среди мужчин едут дамы, я вижу, как развеваются их платья. Мне кажется, что они выехали нам навстречу, и я смеюсь и пускаю лошадь в их сторону, сперва рысцой, а потом наметом.
– Эй! Пошел! – издает Джеффри охотничий клич и скачет за мной, а я мчусь вперед и уже почти уверена, а потом уверяюсь совершенно, что всадники окружают саму принцессу и что она, как и я, не может ждать больше ни мгновения, потому что она скачет мне навстречу.
– Ваша Светлость! – кричу я, совсем забыв про то, что ей поменяли титул. – Мария!
Лошади замедляют ход, когда две кавалькады съезжаются, я останавливаю возбужденно фыркающего коня, один из стражников подбегает к его голове и помогает мне спешиться, и моя бесценная принцесса прыгает с лошади, как ребенок, ныряет в мои объятия, и я крепко ее обнимаю.
Она плачет, конечно, она плачет, я склоняю голову и прижимаюсь щекой к ее мокрой щеке, переживая собственное горе, и утрату, и страх за ее возвышение, и вот я уже готова заплакать сама.
– Идемте, – мягко произносит у меня за спиной Монтегю. – Идемте, леди матушка, идемте, леди Мария, – он кивает, выговаривая эти слова, словно просит прощения за неправильный титул. – Давайте все пойдем в дом, и можете говорить весь день.
– Вам ничего не грозит, – говорит Мария, глядя на меня.
Теперь я замечаю темные тени под ее глазами и усталость на ее лице. Она больше никогда не будет сиять, как счастливый ребенок. Потеря матери и нежданная жестокость отца оставили на ней рубцы, ее бледность и твердо сжатый рот выдают женщину, которая слишком рано научилась с глубочайшей решимостью терпеть боль.
– Мне ничего не грозит, но я так боялась за вас.
Она качает головой, словно хочет сказать, что никогда не сумеет поведать мне, что ей пришлось вынести.
– Вы были на похоронах моей матушки, – говорит она, передавая поводья груму и продевая руку под мою, так что домой мы идем в ногу.
– Все было так торжественно и красиво, и некоторым из нас, кто ее любил, позволили поехать.
– Мне не разрешили. Мне даже не дали заплатить, чтобы о ней молились. К тому же у меня все отняли.
– Я знаю.
– Но сейчас уже лучше, – говорит она со смелой улыбкой. – Отец простил мое упрямство, и нет никого добрее королевы Джейн. Она подарила мне кольцо с алмазом, а отец дал тысячу крон.
– У вас ведь есть надежный управляющий, чтобы все шло как должно? – взволнованно спрашиваю я. – Мажордом?
По ее лицу пробегает тень.
– Мой мажордом – сэр Джон Шелтон, его жена леди Анна управляет домом.
Я киваю. Итак, тюремщики стали ее слугами. Наверняка они по-прежнему докладывают обо всем лорду Кромвелю.
– Лорду Джону Хасси не позволяют мне служить и его жене тоже, – говорит Мария.
– Его жену арестовали, – очень тихо отвечаю я. – Она в Тауэре.
– А мой наставник, Ричард Фезерстон?
– В Тауэре.
– Но вам ничего не грозит?
– Ничего, – говорю я. – И я так счастлива, что я снова с вами.
Мы целый день разговариваем, закрываем дверь и свободно беседуем наедине. Она спрашивает, как мои дети. Я рассказываю ей о маленьких придворных дамах, моих внучках Катерине и Уинифрид. Рассказываю о том, как горжусь девятилетним сыном Монтегю Генри и как люблю его.
– Мы зовем его Гарри, – рассказываю я. – Видели бы вы его на коне, он на любом усидит. Он приводит меня в ужас!
