Я киваю. Как раз об этом я и думала.
– Она старается не пускать вас ко двору?
– О, ей это удается, она победила.
Принцесса указывает на пустые места на стенах, где висят голые рамы от богатых гобеленов.
– Король не выплачивает мое содержание, он вынуждает меня жить на то, что я привезла из Испании. У меня нет новых платьев, когда меня приглашают ко двору, я нелепо выгляжу в платьях по испанской моде, которые кругом заштопаны. Миледи надеется сломить мою волю и заставить меня попросить отца, чтобы он забрал меня домой. Но даже если я его попрошу, он меня не заберет. Я попала в западню.
Я в ужасе. Мы обе впали в такую нищету после процветания, и так быстро.
– Катерина, как вы поступите?
– Я подожду, – отвечает она с тихой решимостью. Потом придвигается ко мне поближе и говорит на ухо: – Ему сорок восемь, он болен, он едва дышит из-за ангины. Я подожду.
– Ни слова больше, – тревожно говорю я и смотрю на закрытую дверь и на тени по стенам.
– Миледи просила вас поклясться, что мы с Артуром были любовниками? – напрямик спрашивает меня принцесса.
– Да.
– Что вы ответили?
– Сперва я сказала, что не видела никаких признаков и потому не могу сказать.
– А она?
– Она обещала мне место при дворе и место сыну, а еще денег, если я скажу, что она хочет услышать.
Катерина слышит муку в моем голосе, берет меня за руку и пристально смотрит на меня спокойными голубыми глазами.
– О, Маргарет, я не могу просить вас быть бедной ради меня. Ваши сыновья должны быть при дворе, я это знаю. Вы не обязаны меня защищать. Я освобождаю вас от обещания, Маргарет. Можете говорить, что пожелаете.
Я должна ехать домой, но снова иду в платье для верховой езды в покои королевы, где Миледи слушает, как читают псалмы перед обедом в большом зале Вестминстера.
Она замечает меня, едва я тихо вхожу в комнату, и, когда псалом заканчивается, манит меня к себе. Дамы отступают и притворяются, что поправляют друг другу безукоризненные головные уборы; понятно, что после вчерашней встречи все знают, из-за чего ссорилась со мной Миледи, и все считают, что я пришла сдаться.
Миледи улыбается мне.
– А, леди Маргарет. Мы можем договориться о вашем переезде ко двору?
Я делаю вдох.
– Я была бы очень рада присоединиться ко двору, – говорю я. – Я была бы очень рада, если бы мой сын отправился к принцу Гарри в Элтемский дворец. Умоляю вас, Миледи, оказать ему эту милость. Ради его отца, вашего родственника, который вас так любил. Позвольте сыну сэра Ричарда вырасти аристократом. Позвольте своему юному родственнику состоять при вас, прошу.
– Я так и сделаю; если вы сослужите мне службу, – ровным голосом отвечает она. – Скажите мне правду, и вы спасете нас, свою семью, от недостойной невесты. Скажите что-то, что я могу передать своему сыну королю, чтобы он предотвратил брак испанской лгуньи с нашим невинным мальчиком. Я молилась об этом и вполне уверена. Катерина Арагонская не станет женой принца Гарри. Вы должны быть верны мне, матери короля, а не ей. Предупреждаю, леди Маргарет, подумайте, что скажете. Опасайтесь последствий! Очень хорошо подумайте, прежде чем принять решение.
Она гневно смотрит на меня, в ее темных глазах сомнение, словно она хочет удостовериться, что я понимаю, чем она мне угрожает, и во мне просыпается чувство противоречия. Страх исчезает, когда Миледи начинает мне угрожать. Я готова рассмеяться над ее словами. До чего она глупа! Злая, жестокая, глупая старуха! Она что, забыла, кто я, раз вот так мне угрожает? Пред очами Господа я – Плантагенет. Я дочь дома Йорков. Мой отец нарушил святость монаршего положения, убил короля и был убит своим собственным братом. Моя мать примкнула к своему отцу во время восстания, а потом переметнулась и воевала против него вместе с мужем. Мужчины и женщины нашего дома всегда следуют своей воле, нас нельзя пугать последствиями. Если нам показать опасность, мы всегда, всегда идем ей навстречу. Нас называют «дьявольским отродьем» за наше дьявольское своеволие.
– Я не могу лгать, – тихо говорю я. – Я не знаю, был ли принц состоятелен с женой или нет. Я никаких признаков не видела. Она мне говорила, и я ей верю, что они не были любовниками. Я верю, что она девственница, какой приехала в эту страну. Я верю, что она может выйти за любого подходящего принца, которого одобрит ее отец. Лично я считаю, что она стала бы очень хорошей женой принцу Гарри и очень хорошей королевой для Англии.
Лицо Миледи темнеет, я вижу, как на виске у нее стучит жилка; но она ничего не говорит. Быстрым гневным взмахом руки она велит своим дамам выстроиться у себя за спиной. Она поведет их к обеду, а я больше никогда не буду обедать за королевским столом.
– Как угодно, – она выплевывает слова, словно яд. – Надеюсь, вы проживете на вдовье содержание, леди Маргарет Поул.
Я приседаю в глубоком реверансе.
– Я понимаю, – кротко говорю я. – Но мой сын? Он – воспитанник короля, он сын вашего кузена, и он чудесный мальчик, Ваша Светлость…
Она проходит мимо меня, не говоря ни слова, дамы следуют за ней. Я поднимаюсь и смотрю им вслед. Я пережила мгновение гордости, бросилась в бой со своего Эмбионского холма на Босуортское поле – и не нашла ничего, лишь поражение. И теперь я не знаю, что делать.
Замок Стоуртон, Стаффордшир, осень 1506 года
Еще год я делаю все, что в моих силах, чтобы выжать из своих земель побольше денег. Когда в поле выходят сборщики колосьев, я изымаю миску зерна из каждой корзины, нарушив всегдашние правила и расстроив деревенских стариков. Я сужу браконьеров в поместье и поражаю их тем, что требую выплаты штрафа за каждое мелкое воровство. Я запрещаю крестьянам ставить силки и добывать что-либо на своей земле – даже кроликов, даже старые яйца, которые куры отложили не в курятнике, и нанимаю егеря, чтобы не позволял никому ловить форель в моих реках. Если мне попадается ребенок, собирающий яйца в гнезде дикой утки, я штрафую его родителей. Если в лесу обнаруживается человек с вязанкой хвороста, в которой хоть один прут был слишком толстым, я забираю всю его ношу и тоже штрафую. Я бы и птиц штрафовала за то, что летают над моими полями, и петухов за то, что поют, – если бы они могли заплатить.
Люди так бедны, что забирать у них еще что-то бесчеловечно. Я начинаю мысленно считать, сколько яиц может отдавать мне каждая хозяйка, у которой есть хотя бы шесть кур. Требую свою долю меда с человека, у которого всего один улей – он хранил соты с лета. Когда фермер Страйд режет корову, которая упала в канаву и сломала шею, я взимаю свою долю мяса до унции, а еще жир и кожу на обувь. Я – дурная хозяйка, я давлю на фермера, когда он в беде, из-за меня непростое время становится еще хуже; так же давит на меня королевский казначей.
Я посылаю слуг охотиться на оленей, фазанов, цапель, болотных курочек – на всех, кого можно есть. Ловец кроликов должен приносить из садков больше добычи, мальчик, который опустошает голубиные гнезда, уже привык, что я стою у подножия его лестницы. Я все больше боюсь, что у меня станут воровать, и начинаю воровать сама, настаивая, что мне причитается больше, чем моя доля. Я понимаю, что становлюсь землевладельцем, каких всегда презирала: мы превращаемся в семью, которую ненавидят крестьяне. Моя мать была самой богатой наследницей в Англии, мой отец был братом короля. Постоянной щедростью они привлекали и удерживали сторонников, последователей и слуг. Мой дед кормил в Лондоне всех, кто приходил к его порогу. Любой мог явиться к обеду и унести с собой кусок мяса, который удержится на кинжале. Я их наследница, но я предаю их обычаи. Я думаю, что меня почти свели с ума тревога о деньгах и болезненный страх у меня в животе – то волнение, то голод; я так измучилась, что уже не отличаю одно от другого.
