Но мы выходим. Уильям Куртене покидает Тауэр с королевским помилованием, и мы молимся, чтобы скорее выпустили Уильяма де ла Поула. Моего кузена Томаса Грея освобождают из замка в Кале, и он возвращается домой. Недоверчиво, как те, кто открывает двери после того, как по деревне прошла чума, мы начинаем выходить на свет. Из дальних замков приезжают кузены, в надежде, что при дворе им больше ничто не угрожает. Родичи, не писавшие друг другу годами, отваживаются послать весточку, делятся семейными новостями, рассказывают о рождении детей и смерти членов семьи, со страхом спрашивают: как там все остальные? Такого-то видели? Кто-нибудь знает, все ли в порядке у кузена в дальних странах? Смертельная хватка старого короля внезапно разжимается. Принцу Гарри не передалась испуганная отцовская подозрительность, он распускает шпионов, отменяет долги, милует узников. Кажется, мы, щурясь, можем выйти на свет.
Слуги и торговцы, избегавшие меня после смерти мужа и опалы, прибывают ко мне десятками, предложить свои услуги – теперь мое имя больше не внесено в какой-то список и рядом не стоит знак вопроса.
Медленно, с трудом, не веря своему счастью, как и вся страна, я понимаю, что мне ничто не угрожает, что я, похоже, пережила опасные двадцать четыре года правления первого Тюдора. Мой брат умер на плахе короля Генриха, мой муж – у него на службе, моя кузина – в родах, пытаясь подарить ему еще одного наследника; но я выжила. Я была разорена, сокрушена, разлучена со своими детьми, кроме двоих, а с ними пряталась, но теперь я, полуслепая, могу выйти в залитое солнцем лето молодого принца.
Катерина, бывшая такой же бедной вдовой, как и я, взлетает к солнцу милости Тюдоров, словно пустельга, расправившая рыжеватые крылья в утреннем свете: ее долги прощены, ее приданое забыто. Принц женится на ней, поспешно, без огласки, с восторгом наконец-то выраженной страсти. Теперь он говорит, что любил ее – молча, издалека – все это время. Он наблюдал за ней, желал ее. Лишь отец и бабушка, Миледи, заставляли его молчать. Неоднозначное разрешение от Папы, которое хитростью уже давно добыла мать Катерины, делает брак безоговорочно законным, никто не спрашивает о ее первом муже, никому нет дела, Катерину и Гарри женят и отправляют в спальню за несколько дней.
А я занимаю место возле Катерины. Я снова получила право брать лучший бархат из королевского гардероба, я украшаюсь нитками жемчуга, золотом и драгоценностями из королевской сокровищницы. Я снова – старшая дама при королеве Англии, и когда я иду к обеду, передо мной только Тюдоры. Новый муж Катерины, король Генрих, – Генрих VIII, как мы все радостно себе напоминаем, – выплачивает мне тысячу фунтов, когда я прибываю ко двору, и я раздаю долги: верному мажордому Стоуртона Джону Литтлу, кузенам, монахиням Сайона, приорату Реджинальда. Я посылаю за Генри и Артуром, король предлагает им место при себе. Он высоко отзывается о новой учености и приказывает, чтобы Реджинальда хорошо обучили в монастыре: он вернется ко двору философом и ученым. Пока я селю Джеффри и Урсулу в покоях королевы; но скоро отошлю их в поместье, чтобы они могли снова жить в деревне и расти, как подобает Плантагенетам.
Я даже получаю предложение руки и сердца. Сэр Уильям Комптон, лучший друг короля и его товарищ по развлечениям и турнирам, спрашивает, смиренно опустившись на колени и глядя на меня смелыми улыбающимися глазами, не соглашусь ли я обдумать брак с ним. Его склоненное колено означает, что я могла бы им управлять, его теплая рука, касающаяся моей, означает, что это могло бы быть приятно. Я прожила монахиней почти пять лет, и при мысли о красивом мужчине на хороших льняных простынях невольно мешкаю с ответом, глядя в карие смеющиеся глаза Уильяма.
Решение я принимаю всего за минуту; но, щадя обостренное чувство собственного достоинства этого явившегося, можно сказать, ниоткуда мужчины, беру пару дней на раздумье. Мне, слава Богу, не нужно его свежеотчеканенное имя, теперь я не прячу свое. Мне не нужна королевская милость, которой он отмечен. Я сама востребована при дворе, и востребованность эта растет, поскольку молодой король обращается ко мне за советом, за рассказами о былых днях, за воспоминаниями о своей матери, и я рассказываю ему о сказочном дворе Плантагенетов и вижу, что он страстно хочет возродить наше правление. Так что мне не нужен новый дом Комптона; я так возвысилась, у меня такое блестящее будущее, что фаворит короля считает меня выгодной партией. Я мягко ему отказываю. Он изысканно и учтиво выражает свое огорчение. Мы завершаем проход, как два умелых танцора, исполняющих фигуру изящного танца. Он знает, что я в зените торжества, я – его ровня, он мне не нужен.
Приливная волна богатства и процветания бежит из открытых дверей казны. Трудно поверить, но в каждой королевской резиденции открывают ящики, коробки и сундуки и повсюду находят столовое серебро и золото, драгоценности и ткани, ковры и специи. Старый король брал штрафы деньгами и товарами, без разбору поглощая домашнюю обстановку, лавки торговцев, даже инструменты подмастерьев, делая бедных еще беднее. Новый король, молодой Генрих, возвращает невинным то, что украл у них его отец, это праздник возмещения. Казначейство выплачивает обратно несправедливые штрафы, дворянам возвращают их земли, мой родственник Джордж Невилл, опекавший моих сыновей, избавлен от калечащего долга и получает должность смотрителя кладовых, становясь начальником над тысячами и хозяином сотен, в его распоряжении все состояние короля, только и ждет, чтобы его потратили на добрые дела. Невилл обласкан королевской милостью, Генрих им восхищается, называет родичем и доверяет ему. О его искалеченной ноге никто не говорит, ему позволено ехать в любой из его прекрасных домов. Его брат, Эдвард Невилл, тоже в фаворе, он состоит при королевских покоях. Король клянется, что Эдвард – его двойник, подзывает встать рядом, чтобы все сравнили их рост и цвет волос, и заверяет моего кузена, что их можно принять за братьев, что любит его, как брата. Король благоволит ко всей моей семье: Генри Куртене, графу Девону, моему кузену Артуру Плантагенету, де ла Поулам, Стаффордам и Невиллам, всем нам; словно ищет свою мать в наших улыбающихся родных лицах. Мы медленно возвращаемся туда, где должны были быть по рождению, в сердце власти и богатства. Мы кузены короля, ближе нас у него никого нет.
Даже Миледи мать прежнего короля вознаграждена, она получает обратно дворец Уокинг, хотя наслаждаться им ей суждено недолго. Она доживает до коронации внука, но потом ложится в постель и умирает. Ее духовник, дорогой Джон Фишер, произносит на похоронах хвалебную речь, в которой описывает Миледи как святую, которая всю жизнь служила стране и своему сыну и окончила труды лишь тогда, когда сделала все. Мы слушаем в вежливом молчании; по правде говоря, о ней мало скорбят, мы большей частью испытали на себе ее семейную гордыню, а не родственную любовь. И я не единственная, кто в глубине души полагает, что она умерла от неизлечимой досады, испугавшись, что ее влиянию пришел конец, и не пожелав видеть, как наша королева Катерина будет красоваться и веселиться в тех покоях, где старуха так злобно правила долгие годы.
Бог благословляет молодое поколение, а до тех, кого больше нет, нам нет дела. Королева Катерина почти сразу зачинает дитя, в беспечные дни летнего путешествия, и объявляет о своем счастливом положении перед Рождеством, в Ричмондском дворце. На мгновение, среди всех этих празднеств и постоянных развлечений, я решаю, что проклятие моей кузины забыто, что линия Тюдоров унаследует везение моей семьи и будет так же крепка и плодовита, как всегда были мы.
