– Что-то случилось, – тихо говорю я королеве.
– Разузнайте, – отвечает она, и я отступаю от ее кресла в сумрак зала и иду – не к кардиналу, который остался на месте и по-прежнему льстиво улыбается, отстукивая ритм танца, словно ничего не слышал; но прочь из большого зала, через двор, туда, где мальчик-конюх держит под уздцы разгоряченную лошадь гонца, а другой снимает с нее пропотевшее седло.
– Погоняли его, – замечаю я, проходя мимо, словно шла по своим делам.
Мальчики низко мне кланяются.
– Едва не охромел, – жалуется один. – Я бы такого красавца так не гнал.
Я мешкаю и похлопываю коня по влажной шее.
– Бедняга. Издалека скакал?
– Из Лондона, – отвечает парнишка. – Но гонец и того хуже, он из самого Эссекса.
– Долгая дорога, – соглашаюсь я. – Он к королю, надо полагать.
– Да. Но оно того стоит. Сказал, получит по меньшей мере золотой нобль.
Я смеюсь.
– Ну а вам остается вознаградить бедного коня, – говорю я и иду дальше.
Я поворачиваю, едва скрывшись из виду, прохожу через дворик сбоку от большого зала и захожу через боковую дверь, кивнув стражам. Нахожу в глубине зала Томаса Мора, который смотрит на танцующих, он улыбается и кланяется мне.
– Так Бесси Блаунт родила мальчика, – заявляю я.
Он пробыл при дворе недостаточно долго, чтобы научиться туманить свои честные карие глаза.
– Ваша Милость… Я не могу сказать, – запинается он.
Я улыбаюсь.
– И не надо, – говорю я. – Вы ничего и не сказали.
И возвращаюсь на свое место возле королевы, прежде чем кто-либо заметит, что меня не было.
– Новости от Бесси Блаунт, – говорю я королеве. – Мужайтесь, Ваша Светлость.
Она улыбается и склоняется вперед, хлопая в ладоши в такт музыке, когда король выходит в середину круга, кладет руки себе на бедра и танцует быструю джигу, стуча ногами по полу.
– Говорите, – произносит она поверх аплодисментов.
– Она, похоже, родила мальчика, – говорю я. – Гонец рассчитывал на награду. Король заплатит только за новости о мальчике. И человек Уолси, Томас Мор, этого не отрицает. Из него не выйдет хороший придворный, он совсем не умеет лгать.
Она не перестает улыбаться. Генрих кружится, взрыв аплодисментов встречает окончание танца, и король видит, что его жена встает и хлопает, довольная его выступлением. Он кланяется ей и ведет в круг другую девушку.
Королева садится на свое место.
– Мальчик, – без выражения произносит она. – У Генриха живой сын.
Гринвичский дворец, Лондон, весна 1520 года
Сын Бесси переживает первые несколько месяцев, хотя никто из нас, дам при покоях королевы, хоронивших не до конца сложившиеся тела принцев Тюдоров, и трех пенсов не даст за его жизнь. Конечно, никто ничего не говорит, но при дворе сложилось устойчивое безмолвное ощущение, что у короля не может быть сыновей, а если они появляются, женщина не может их вырастить. Бедного маленького бастарда называют Генри, словно мы не похоронили уже двух младенцев с тем же именем. Ему дают фамилию Фитцрой, поскольку король признает своего побочного отпрыска. Бесси жалуют содержание на воспитание мальчика, и все говорят о нем, повсюду, как о собственном сыне короля. Я не сомневаюсь, что человек, открыто ставший его крестным отцом, кардинал Томас Уолси, поощряет сплетни, расходящиеся по королевству, в которых мальчика называют собственным сыном короля, чтобы все слышали, что король может зачать крепкого сынишку, что он так и сделал.
Бесси выходит из родовых покоев, и ее тут же быстренько причащают и выдают за воспитанника кардинала Уолси, молодого Гилберта Тэйлбойса, чей отец так слаб головой, что не может защитить сына от женитьбы на подержанном товаре. Как и предвидела королева, король не возвращается к бывшей любовнице, словно роды внушили ему неприязнь к ней. С приходом зрелости у короля, похоже, появилось пристрастие либо к красавицам с дурной славой, либо к неиспорченным девам.
Королева Катерина молчит: про Бесси, про Генри Фитцроя, про Марию Болейн, дочь моего мажордома сэра Томаса, которая приехала из Франции, представлена ко двору и привлекает внимание своей белокурой прелестью. Бессмысленное маленькое создание, недавно выданное за Уильяма Кэри, которому, похоже, нравится, как двор восхищается его прелестной женой. Король выделяет ее, приглашает танцевать, обещает подарить хорошую лошадь. Она смеется его любезностям, восторгается его музыкой и хлопает в ладоши от счастья, как милое дитя, когда видит лошадь. Она изображает невинность, и королю нравится ее развращать.
– Мне кажется, лучше, что он развлекается с замужней, а не с девушкой, – тихо замечает королева. – Не так… – она подбирает слово. – …губительно.
– Это всем кажется, – отвечаю я. – Если он ее получит и сделает ей сына, бастарда положат в колыбель Кэри, назовут Генри Кэри, и другого Генри Фитцроя у нас не будет.
– Думаете, у нее тоже будет мальчик? – с печальной улыбкой спрашивает королева. – Думаете, Мария Болейн сможет выносить мальчика Тюдора? Родить его живым? Думаете, только я не могу родить королю сына?
Я беру ее за руку. Невыносимо видеть боль на ее лице.
– Я этого не имела в виду, потому что не знаю, Ваша Светлость. Никто не может знать.
Что я знаю, когда появляются у берегов реки желтые нарциссы и на рассвете, который с каждым днем все раньше, начинают петь черные дрозды, это что король точно уложил в постель Марию Болейн, потому что роман зашел дальше подарочков, король пишет стихи. Он нанимает хор, чтобы петь под окнами Марии в Майский день, и двор избирает ее майской королевой. Ее семья – мой мажордом сэр Томас и его жена Елизавета, дочь старого герцога Норфолка, – видит свою дочь в новом свете, как ступень к богатству и положению, и, словно пара развеселых сводников, намывает ее, одевает и украшает, чтобы предложить королю, будто она – жирный голубок, готовый к тому, чтобы его запекли в пироге.
Поле Золотой парчи, Франция, лето 1520 года
Вершиной усилий Томаса Уолси должна стать встреча с Франциском Французским, мирный поход с шатрами, лошадями и наступающей армией придворных в ярких новых одеждах, с тысячами и тысячами слуг и конюших, с дамами обоих дворов, одетыми, точно королевы, и с самими двумя королевами, постоянно переодевающимися в новые платья и украшенные каменьями головные уборы. Уолси распределяет заказы и возводит удивительный временный городок в долине возле Кале, замок сказочной красоты, возникший за ночь, как сон, и в сердце его – наш принц, выставлен напоказ, как прекрасная редкость, в оправе, сработанной его советником.
Лагерь называют Полем Золотой парчи – за навесы, знамена и даже шатры, которые сияют настоящим золотом, превращая землю вокруг Кале в блистательный центр христианского мира. Здесь два великих короля сошлись посостязаться в красоте и силе и поклясться в мире, который продлится вечно.
