Послышался свист. Я даже не следил за полетом стрелы, но удивился, увидев, как вздрогнул нубиец, а потом услышал первые произнесенные им хриплым голосом слова:
– Священный Амон!
Я посмотрел на мишень и в свою очередь испугался. Стрела вонзилась в мишень ближе к краю, а не к центру. Я взглянул на нубийца.
– Не попал в середину.
Великан вытаращил глаза, потрясенный еще больше.
– В середину? Да ты первый из всех, кого я видел за всю жизнь, кто сразу попал в мишень. Похоже, ты создан для этого.
Теперь у меня от удивления раскрылся рот.
– Ты смеешься надо мной.
– Дай сюда.
Он забрал у меня лук. Подождал, сосредоточился. Прицелился, выстрелил, и стрела полетела. Потом отскочила от скалы на расстоянии в несколько локтей от мишени.
– Это неплохой выстрел. А твой – просто чудо.
Он вернул мне лук. Я поднял его. Прицелился более тщательно и выстрелил. На этот раз я не терял из вида стрелу, пока она не воткнулась в мишень на ладонь ближе к центру, чем предыдущая. Мы оба вздрогнули, нубиец сильнее, чем в прошлый раз. Он ничего не сказал. Посмотрел на мишень. Потом на меня. Пожал плечами и сдвинулся с места.
– Ты куда?
Он обернулся.
– Я не могу обучать тебя этому. У тебя Глаз Солнца.
– А как же остальное? Я хочу быть так же хорош во всем остальном.
Он одобрительно качнул головой.
– И чаще назначай меня в караул по ночам, – добавил я. – Мне нравится.
Он почесал свою бритую голову. Убежден, что он спрашивал себя, не подшучиваю ли я над ним. Я улыбнулся. В конце концов он согласился и пошел дальше, но сначала слегка склонил голову, и после нашего весьма своеобразного многодневного общения это показалось мне самым изысканным выражением почтения.
Пройдя несколько шагов, он обернулся и пробурчал:
– Меня зовут Сур.
– А меня Пи.
– Знаю.
И он ушел.
Я не мог не улыбнуться. Если самый грубый из солдат стал уважать меня, это значит, что дела пошли на поправку.
14
Прошли месяцы тяжелейшего обучения, но это было счастливое время. Днем я упражнялся с Суром (мне сразу же пришлось по душе такое же короткое имя, как и мое, ибо более длинное в сражении ни к чему), пока мы не падали оба в изнеможении, а по ночам пустыня возрождала меня.
Мои мышцы окрепли. Я уже был не мальчиком, но хорошим солдатом, сильным и дисциплинированным. У меня оставалось все больше времени на отдых, которое я тратил на то, чтобы познакомиться с другими солдатами и командирами.
Меня стали уважать даже те, кто был выше рангом. Взяточничество и чинопочитание, господствующие в Двух Землях, здесь не были распространены, и командирами становились те, кто показал себя достаточно способным, чтобы превзойти солдат в бою как по силе, так и по уму. Чем более способным был командир, тем больше у них было шансов успешно закончить поход и, что еще важнее, сохранить жизнь.
Меня восхищали дисциплина и братство, царившие в войске, правда здесь были приняты разговоры на повышенных тонах, главным образом споры, и проявления силы.
Я понял, почему отец решил подвергнуть меня самым суровым испытаниям. А вот его длительное отсутствие начинало меня беспокоить.
Наконец он вернулся, однако еще довольно долго не вызывал меня к себе.
Когда я вошел к нему, лицо его было суровым, но глаза довольно блестели.
– Приветствую, военачальник.
– Приветствую. Ты не даешь мне поводов для огорчений, правда?
– Ты ведь обо всем разузнал, прежде чем принять меня.
– Я не ждал от тебя меньшего.
И он кивнул в знак одобрения. Это было самое большее, на что я мог рассчитывать.
– Что происходит в стране?
– Ситуация не радует. Я набирал солдат, укреплял оборонительные сооружения, заказывал оружие и строил крепости. То, что я видел, мне не нравится.
– А мне нравится то, что я видел. Твои воины хорошо подготовлены, они сильны и надежны.
– Да, – сказал он грустно, пожав плечами, словно в ответ на мой глупый комментарий. – Мои воины.
Я мгновенно понял его. Отец прочел это в моих глазах.
– Я оставил большую часть своих лучших людей в крепостях и вскоре могу лишиться всех хороших воинов. – Он опять прочел мой взгляд. – Не все годятся на то, чтобы командовать войском, как Сур.
– Как ты узнаешь, кто годится?
Он улыбнулся.
– Тот, кто завоевал уважение Сура, годится.
Я улыбнулся. Это была похвала.
– И что ты собираешься делать?
– Мы готовы двинуться навстречу самому главному нашему врагу, сначала для переговоров. Ты научишься сражаться с ним на его территории.
– Что самое худшее может произойти?
– Кто знает… Они превосходят нас численностью и воинов, и колесниц. В войне ничего не известно заранее, это всегда так. Меня беспокоит то, что наши враги могут объединиться. Тогда они задушат нас.
– И это возможно?
– Несколько лет назад было невозможно, но наша пассивность способствовала тому, что враги стали сильнее. В основном это хетты. Они завоевали много стран, которые раньше воевали между собой, а нас оставляли в покое. Если так будет продолжаться, это вполне возможно.
– Звучит не слишком обнадеживающе.
– Поэтому мы будем говорить с ними. Мы намерены применить дипломатические методы, хотя для нас это непривычно. В прошлом им нужны были переговоры, они просили нас о милости. Накопилось слишком много злобы, чтобы теперь все удалось уладить с помощью слов.
Мне захотелось сделать ему приятное, и я сказал:
– Я думал, что для тебя неприемлема дипломатия.
Отец, пожав плечами, ответил мне с ехидцей:
– Да, неприемлема. Поэтому ты приехал сюда. Ты теперь мой главный дипломат.
На моем лице застыла улыбка, но я выразил свое согласие поклоном в стиле Сура, прежде чем задать очередной вопрос:
– Есть какие-нибудь новости из дворца?
Полководец погрустнел и солгал:
– Нет.
Под покровом ночи в пустыне я проанализировал наш разговор с отцом, в особенности его последний ответ и печаль, с какой он был произнесен. Это обеспокоило меня больше, чем жестокая правда, которую он мне открыл, ведь я обладал воображением таким же богатым, как земля в дельте Нила, и оно ничем хорошим меня не порадовало.
Обычно ночью мои мысли обретали ясность, но эта ночь, казалось, все покрыла черными тучами, темно было и в моей душе.
