– Меня радует, что Джех помогает нам, хотя он заинтересован в этом. Он понимал, что, не оставив нас, заслужит у Хоремхеба ощутимую благодарность.
Я подошел к нему. Прошло время дружеских разговоров, следовало обсудить то, что мне предстояло сделать в ближайшем будущем. Мой друг моментально понял это и с серьезной миной стал слушать.
– Ты общаешься с Эйе?
– Да. Он изменился. Утратил присущие ему юмор и иронию и совсем уже не тот, что прежде. Время от времени я его посещаю, хотя знаю, что он относится ко мне с подозрением. Многие считают, что он замыслил стать фараоном, и Тут установил за ним слежку. Но его до сих пор не решаются посадить в тюрьму, он находится под домашним арестом, что для него хуже, чем сама тюрьма.
– А его сын?
– Тут решил объявить его беглым преступником, чтобы иметь возможность шантажировать Эйе, если Нахтмина удастся поймать, хотя, по моим сведениям, этого еще не произошло, если же его поймали, то хорошо спрятали.
Я был потрясен.
– Нахтмин – преступник? Ведь он преданно служил Туту, гонялся за мной и царицей! На самом деле мне бы ничего так не хотелось, как схватить его, не сообщая об этом его отцу. Возможно, ты как судья сумеешь узаконить мою месть.
Усермонт не рассмеялся моей шутке, а пожал плечами, что не очень подходило судье. Я взял его руки в свои.
– Ты должен изыскать для меня возможность поговорить с Эйе! Я хочу попасть в его дом, а ты поможешь мне перехитрить охрану.
– А мы не можем послать ему сообщение от твоего имени?
– Он не поверит написанному, а то, что я собираюсь ему сообщить, он должен выслушать лично, из моих уст. Мне нужно поговорить с ним об очень важных вещах. Я должен убедить его… – я запнулся.
– В чем? – спросил Усермонт.
Я улыбнулся.
– Не мешать Хоремхебу, который хочет власти, и отойти от дел. Я бы отвез его к дочери, чтобы он мирно доживал рядом с ней свои дни. А вот дни Тута сочтены. Если не Темные, то сам Хоремхеб поможет ему воссоединиться с отцом.
Усермонт недоуменно посмотрел на меня, но вскоре рассмеялся, поняв смысл сказанного.
– Это будет нелегко. Как я тебе сказал, Эйе уже не тот. Я сам охотно уехал бы с тобой. Я бы отдал что угодно, чтобы вновь увидеть нашу царицу… Но, как и ты, я осознаю, что должен сделать в этой жизни что-то стоящее, и надо мною властвует Маат, а не Атон и не Амон.
– Тебе повезло. У тебя одно божество, в которое ты веришь, и это дает тебе силы.
– Бедный Пи! Но ведь у тебя тоже есть своя богиня… Разве нет?
Я кивнул.
– Да, ты прав, хотя иногда легче верить в бога, который не проявляет себя.
Мой друг согласился с присущей ему серьезностью.
– Пойду навещу Эйе, и мы с ним придумаем, как ты сможешь попасть в его дом. А пока отдохни тут. Ты не привлечешь ничьего внимания и сможешь подлечить свои раны.
33
В отсутствие судьи я рассмотрел его жилище. Дом был небольшой, но чистый и крепкий. Все его комнаты были расположены вокруг патио, где росли фруктовые деревья, которые давали тень и освежали воздух своим ароматом.
Удивительно, что такие «вечные» материалы, как камень, используются при строительстве погребальных храмов, усыпальниц, а жилые дома (от царского дворца до самых скромных) строят из хрупкого и недолговечного необожженного кирпича и кирпичей из глины, смешанной с соломой, высушенных на солнце.
Обычно в доме от трех до десяти комнат, расположенных в ряд, чаще всего четыре: помещение при входе, где принимают посетителей и где обычно располагается алтарь любимого божества; центральный зал, где происходят и самые важные, и повседневные события; кухня с отверстием для выхода дыма, хотя иногда она находится не в доме, чтобы уберечься от пожаров, и спальня, в которой разложены циновки, а в самых богатых домах стоят кровати, плетеные из ивовых прутьев или сделанные из всячески украшенного дерева, основаниями которых служат свернутый в рулоны папирус, пенька или веревка. Использовались подушки, набитые утиными перьями, правда только в прохладные ночи, а в основном в ход шли деревянные инкрустированные изголовья.
Дома, как правило, одноэтажные, с узкими оконными проемами, расположенными как можно выше, чтобы проходил свет, но не жар. Имеются также терраса и погреб, в котором хранят добро, и печь из огнеупорного кирпича – ее топят сухим навозом, смешанным с соломой, который хорошо и долго горит, не распространяя дурного запаха, – и, наконец, каменный колодец с водой.
У самых богатых есть просторные патио с водоемом, в котором плавают рыбы, а вокруг него растут сикоморы, финиковые пальмы и акации.
Крыша дома обычно плоская, а пол земляной, утрамбованный, ниже уровня улицы, с глубокой ямой, куда ставят жаровню, чтобы согреться в зимнюю ночь.
Фасады белят, а внутри богатые дома расписываются сценками повседневной жизни, охоты, рыбалки и картинами природы.
Ночью самые обеспеченные зажигают свечи или маленькие терракотовые светильники. В них горит оливковое масло или масло из клещевины, в которое добавляют соль, чтобы не было дыма, с фитилями из папируса, льна или пеньки, хотя светильники применяются не везде, поскольку ночью обычно все спят.
В комнатах Усермонта я обнаружил массу свитков, циновки и примитивную мебель, в основном сундуки. Кухня блистала чистотой, потому что бóльшую часть самой простой еды ему приносили готовой из своих домов его друзья-слуги. Меня это беспокоило, ведь через столько рук было легко подсыпать яд в еду или питье, а Усермонт съест любое блюдо, какое принесут ему эти люди.
Я молча восхищался своим другом. Здесь нужна была большая смелость, причем совсем иного рода, чем смелость сражаться на поле боя, потому что там требовалось отказаться от человека в себе в пользу зверя, который живет в каждом из нас. Его же смелость была плодом раздумий. И, несомненно, эта смелость была более достойной. Если бы я перед сражением раздумывал, то, наверное, побежал бы в другую сторону.
В доме Усермонта не было настенных росписей, и белые стены как бы говорили о его бесхитростной и чистой душе. Это была жизнь без роскоши и даже без особых удобств, но доставляющая радость.
Я понял, почему он выслушивал нудную речь той женщины, – потому что уважал ее, хотя, смущаясь, сознался мне, что на следующий день потребовал, чтобы она рассказывала судье что-то серьезное или молчала бы, потому что время судьи ценится дорого, а самого его следует уважать.
Мой друг вернулся поздно вечером, взволнованный и довольный.
– В самом деле, дом Эйе охраняют, но мне позволили войти. Он заточен там, как я тебе и говорил, его караулит стража по приказу Тута, так что я тебе советую, когда войдешь, не поднимать шума, потому что в противном случае тебе не уйти оттуда живым.
– А как я войду?
