– Согласен. Пойдем втроем.
– Нет!
Я удивленно повернулся к Эйе. Теперь он, как в прежние времена, имел вид исполненного достоинства государственного деятеля.
– Я не стану убегать. Если с вами обоими будет все в порядке и вы сумеете защитить Нефер, у Темных не будет ничего, чтобы нажать на меня. Я не боюсь ни их, ни Тута, поскольку они не смогут причинить мне вреда. Кроме того, если бы я отправился с вами, то был бы помехой, ведь вам надо спешить, потому что, возможно, они уже отправились за ней, а если еще нет, то отправятся, как только узнают, что мы сбежали.
Я посмотрел на Нахтмина.
– Как ты сбежал от Темных?
– Я никогда не был у них. Они только заставили поверить в это моего отца, чтобы он предал тебя… Но я не мог ни пробраться к нему, ни послать весточку… Когда ты появился, они растерялись, и я сумел пробиться к вам.
Я смерил его тяжелым взглядом.
– Но ведь если Хоремхеб, – я избегал говорить «мой отец», – знает, где находится Нефер, он, несомненно, не станет сообщать об этом, чтобы подчинить себе Тута и иметь возможность вести переговоры с Темными.
В этот момент появился Усермонт. Мы тут же ввели его в курс дела. Когда мы закончили рассказ, он вдруг расхохотался, удивив всех нас. Он объяснил нам причину смеха, не переставая смеяться:
– Вы только подумайте! Эйе будет тем, кто порекомендует меня как судью! Я защищу его от Темных, а он продвинет меня выше. Ведь только сообща мы сможем действовать против Темных и твоего отца.
Эйе кивнул, соглашаясь, но не посмеялся над бравадой моего друга, хотя, хорошо зная Усермонта, не сомневался, что тот говорит серьезно. Старик, который сейчас не выглядел стариком, взял меня за плечи.
– Я должен попросить тебя кое о чем, хотя не имею на это права.
Я молчал, и он продолжил:
– Теперь вы братья. Прошу тебя, защити твоего брата, как защищаешь Нефертити. У меня договор с Темными.
– Что?! О Атон! – воскликнул я, чувствуя себя дураком, который вечно брюзжит и никогда не получает объяснения, разве что их соизволят дать те, кто дергает за ниточки, как мы делали с куклами, играя в капе.
Эйе продолжил:
– Да, это правда. Несмотря ни на что, Темные все же предпочитают меня в качестве фараона Хоремхебу, который слишком честолюбив, чтобы они могли чувствовать себя с ним спокойно.
Нахтмин возразил отцу:
– Но ведь Темные никогда не решатся покуситься на жизнь фараона. Фанатизм – это лучшая защита Тута.
– Они не открыли мне свой план, но он существует. Тем или иным способом они покончат с ним. И когда я стану править, мне придется воевать с Хоремхебом, если они не прикончат его. Поэтому ты должен быть защищен. Ты мой наследник. Если вы сумеете скрыться, ты в один прекрасный день станешь фараоном и наш род продлится, даже если мое имя будет стерто из памяти потомков.
Я с отвращением помотал головой.
– Это у тебя общее с моим отцом! Честолюбие! Даже сознавая, что вы всего лишь игрушки в их руках, вы продолжаете мечтать о царстве. Скажи мне, возможно, вы намерены стать богами, как Эхнатон?
Эйе не ответил. Я продолжил:
– Нахтмин может рассчитывать на мою защиту, пока мы будем спутниками и пока он будет вести себя со мной подобающим образом, как солдат, которым он и является, и подвергать себя той же опасности, что и я. Но я буду делать это только ради Нефер. Моя цель – убраться как можно дальше отсюда вместе с ней и никогда больше здесь не появляться. Я не для того перестал быть орудием в руках Тута, а позже моего отца, чтобы превратиться в орудие вашей алчности, ради отца или брата, как вы себя именуете. Я уже потерял отца, так что с легкостью лишусь еще одного, да хоть бы сотни… Мне наплевать на все это!
Нахтмин сделал шаг ко мне и протянул руку, которую я не пожал.
– Мне кажется, это справедливо, – сказал он.
Эйе молчал, отведя взгляд, отчего я пришел в ярость. Я не мог не быть жестоким.
– Не отводи глаза! Ты быстро забыл, что предал меня. Забыл, что договаривался с Темными и предавал Эхнатона. И самое важное: непомерно алчный, ты забыл о своей дочери, которая находится в опасности, в то время как ты стараешься использовать меня во имя моей любви к ней. Меня просто тошнит от тебя! Возможно, Хоремхеб больше достоин трона, хотя он предлагал мне то же, что и ты.
Эйе гордо вскинул голову.
– Мы такие, какими нас научили быть!
– Ошибаешься! Это оправдание твоей алчности и алчности твоих предков. Какое разочарование ты должен был испытать, когда Нефертити перешла тебе дорогу! Скажи мне, Нахтмин, что ты чувствуешь, осознавая, что твой отец и твой дед использовали тебя? Думаю, если ты станешь царствовать, то будешь лишь повиноваться их воле. У тебя нет собственной жизни, ты живешь их жизнью!
Нахтмин вскинул голову с наигранной гордостью.
– Я поступаю по совести, – заявил он. – И хотя иной раз ошибаюсь, я по своей воле еду с тобой. Не заставляй меня раскаиваться в этом!
Я принял боевую стойку, подняв ободранные кулаки.
– Поступай как знаешь! Я тебе ничего не должен, а ты в долгу перед своей сестрой. Хватит, наговорились! – Я снова посмотрел на Эйе. – Ты можешь потратить часть своего богатства на коней, оружие и еду для своего наследника, будущего фараона, и доставить все это за пределы города?
Эйе сурово взглянул на меня, но кивнул. Я не унимался:
– И подумать только, я шел убедить тебя уехать и мирно жить рядом с дочерью… в то время как мог просто остаться с ней! – Я наконец повернулся к Усермонту: – Ты мой единственный друг. Единственный, кто остается верным тому, чему мы учились и о чем мечтали в капе.
Усермонт кивнул, соглашаясь.
– Береги царицу, – сказал он.
Мы обнялись.
35
Через час мы с Нахтмином были уже за городской стеной, где встретились с человеком Эйе, который привел четырех лошадей, груженных едой и оружием.
Мы пустились с места в галоп. Вскоре мы миновали селение, которое мне так нелегко было покинуть несколько дней назад, и я различил вдалеке храм Нефрет. Я молча помолился за нее, желая ей удачи.
Мой спутник почти не разговаривал со мной, что было приятно. Когда мы замечали, что лошади устали, то меняли их на свежих.
Через несколько часов мы остановились отдохнуть. Нахтмин лег спать, а я размышлял, позволив ночи наполнять меня надеждой и энергией.
Если бы Хоремхеб узнал от меня, где находится Нефертити, селение уже было бы стерто с лица земли, а она оказалась бы в его власти или мертва.
Единственной надеждой было то, что даже я сам не знал точно, где находится это селение, и если мои указания были неточны, поскольку я плохо соображал под действием снадобья, возможно, они еще не обнаружили его. Но это была лишь слабая надежда, потому что мой отец способен прочесать пустыню вдоль и поперек, если будет уверен, что таким образом получит столь драгоценный товар для сделки.
